"Константин Алексеевич Гордиенко. Буймир (Трилогия) " - читать интересную книгу автора

восьмичасный день, выкупные и волю. Теперь эти разговоры, видно,
перекинулись, перекатились в село...
- А что, неправда? - придрался внук к дедовым словам. - Вот ведь
замотал Харитоненко крестьянскую землю, передвинул межи, теперь сдает в
аренду эту же землю, околпачивает людей. А за что и кому мы выкупные
платим?
Против этого, понятно, никто ничего не может возразить - издавна эти
докучливые думы припекают людей, жить не дают. Кабы общество могло
отсудить у помещика те земли! Давно хлопочут об этом, еще Павло
несмышленышем был. Беда, нет просвещенного человека, что повел бы людей,
помог, направил бы. Есть один, да и тот жулик, - волостной писарь.
Обманет. Человек с головой, но дурной... С богатым судиться - лучше
утопиться. Высоко летает внук, залетает за облака...
Захар с дедом хоть и не прочь послушать завлекательные речи хлопца,
снисходительно относятся к ним, ведь эти речи никому не помогут. Вот и
ведут Захар с Ивком свои разговоры о горьких крестьянских делах, о скудных
заработках. Поучают Павла - не видал он еще лиха. Захар ходил молотить за
двадцать копеек. За пять дней едва выколачивал рубль.
Дед Ивко перехватывает Захаровы думки:
- А теперь машины людей обездоливают. То вы бы зимой по хозяевам с
цепом ходили, был бы заработок, а нынче Мамай, Калитка своими молотилками
зерно уже обмолотили, и не только себе, но и людям.
- Машина вырывает работу, - угрюмо соглашается Захар. - У Харитоненки
давно машины молотят, появились еще лобогрейки, самоскидки, косаря и не
нужно... И как дальше жить?

...Ти зморозила купця...
...Ти холодна, студена...

И снова зазвучала песня, и снова наседали невеселые думы, но, как ни
нудно на сердце, песня все же скрашивает серый день.
- Кабы знать, что подрядимся, - советовался Захар с сыном, - пошли бы
завтра в экономию. А то опять откажут, пропадет день, опять возвращайся не
евши. Из дома нечего взять.
Изголодавшаяся, истощенная мать Татьяна оперлась на рогач и следила
за огнем в печи, но, услышав разговор о харчах, сразу оторвалась от дум.
Осенью она насобирала опят, насушила и теперь сварила похлебку. Кабы
бросить туда горсточку пшена, был бы сытный кулеш, а то - постный,
водичка. Ладно, лишь бы горячий... Засыпала пшеничной мучицы, накрошила
луку, вышло густо, пусть садятся ужинать. Кабы гречневой муки добыть,
сварила бы галушечек...
Недогадливому человеку, пожалуй, никак невдомек - совсем не похоже,
что в хате Захара острая нужда. На столе белое рядно, поставлены хлеб,
капуста, огурцы, хрен, а посреди стола - праздничная полная бутылка.
Словно люди ждут гостей. Но гостей, конечно, не будет, и в бутылке совсем
не водка, - просто, чтобы было как у людей, пусть себе праздничный стол
тешит глаз, будто и нет нужды никакой.
Сегодня Захар спозаранку надел не будничную свитку, смазал дегтем
сапоги и пошел. Куда пошел? Дела у него, что ли, нету? Пусть люди думают -
может быть, в церковь или в волость, а то, может, даже в экономию. Человек