"Надин Гордимер. Всякое барахло " - читать интересную книгу автора

демонстрируя более трезвое и циничное отношение к судьбам талантов и наград
в своей области. Он, как помои, изливал на нее всю злобу, испытываемую им по
отношению к тем, кто добивался высокого положения недостойными методами. Он
находил очень милыми и не пытался оспаривать - ибо знал себе цену - ее
заверения в том, что, в противовес жалким подачкам, выпадавшим на долю
других, самого его ждет Нобелевская премия.
Похоже, он действительно получил высокий знак отличия: выражения ее
гордости стали для него чем-то вроде новой, утонченной любовной ласки.
Чувствовалось, однако, что он старался скрыть от себя самого, дабы не
испортить свой триумф, сознание ее неспособности в полной мере оценить
масштаб его достижений и весомость наград. Об этом свидетельствовали кое-
какие сбивчивые обороты и незаконченные фразы, которым он предпочел не
придавать более ясную форму; в то же время ему было трудно что-либо скрывать
от нее, даже ради их общего блага. На постороннего эти намеки производили
жалкое впечатление, но двум знаменитостям, мужчине и женщине, взаимные
страсть и уважение служили своего рода смазкой, подобной выделениям слезных
желез, обволакивающим случайно попавшую в глаз соринку, дабы предохранить
радужную оболочку от повреждения.
Знаменитая женщина хотела пойти на церемонию награждения своего
возлюбленного; целый месяц он сначала уговаривал, а затем буквально умолял
ее отказаться от этой затеи. "Даже если ты выйдешь на Фрейзера через
Эбенштейна, возможно ли, чтобы он не почуял неладное? Та еще альковная
крыса! Нет, серьезно, любовь моя. На церемонию допускаются только члены
научного общества и их жены. Говоришь, пресса? Они не посещают такие
мероприятия. Это же не событие мирового значения. Позднее будет выпущен
пресс-релиз с перечнем лауреатов. И потом - с каких это пор ты принадлежишь
к журналистской гильдии? С чего вдруг такой интерес к деятельности общества?
Да тебя же сразу узнает всякий, кто видел фотографии на обложках книг. А
каково нам будет делать вид, будто мы незнакомы?.."
Очевидно, ее разочарование выразилось в возмущенных упреках, потому что
в следующем письме он был вынужден развить эту тему: "Есть вещи, которых мы
не можем себе позволить. Ты сама говорила: мы владеем сокровищем, о котором
другие не могут даже мечтать. Я даже говорить об этом боюсь, чтобы не
сглазить. Это не только "мы", не только величайшие дары нашей дружбы и
близости, но и творческие свершения каждого из нас. Говорю совершенно
объективно, дорогая: в скором времени твое имя станет одним из самых громких
имен современности... Увы, раз мы не сподобились вместе барахтаться в болоте
отупляющего быта, нам не суждено открыто гордиться своим участием в
достижениях друг друга. Это - привилегия супружеских пар, чаще всего
единственная. Зачем тебе понадобилось изображать из себя университетскую
жену, такую, как моя, с которой муж больше не хочет не только спать, но даже
и разговаривать, так что ей ничего не остается, как напяливать на публике
положенную улыбку - все равно что шляпу..."
В другой раз она вознамерилась посвятить ему очередную книгу. Он с
горьким сожалением констатировал, что вынужден отказаться от подобной чести.
"Как бы ты ни зашифровывала наши имена инициалами или только нам известными
прозвищами, ты все равно выставишь нашу тайну на всеобщее обозрение - уже
одним признанием ее существования. Давай и дальше хранить ее так, как
хранили пять лет. Это - цена счастья. Пусть средства массовой информации
теряются в догадках, я и без посвящения знаю, что эта книга - моя надежда на