"Фридрих Горенштейн. Ступени (Повесть)" - читать интересную книгу автора

похудевшим, усталым, но все-таки по-прежнему холеным лицом, в массивных в
черепаховой оправе очках, в кремового цвета костюме шелкового полотна и в
импортных дорогих сандалетах. Об руку он держал бедно одетую девушку с
крестиком на шее, к тому ж с лицом в кровоподтеках, а с другой стороны
девушку поддерживал какой-то полусумасшедший старик. Дело усугублялось тем,
что в глубине души Юрий Дмитриевич стыдился своих спутников, то есть
стыдился помимо своей воли, и это заставляло его еще более напрягаться, так
что выскочившей из подворотни с лаем собаке он даже обрадовался, шагнул ей
навстречу с таким остервенением, что громадная овчарка вдруг поджала хвост и
метнулась в сторону. Юрий Дмитриевич надеялся, что Григория Алексеевича нет,
но он был дома и встретил их в передней с удивлением, но сравнительно
спокойно. Очевидно, он уже увидал их из окна, и первое впечатление было
позади.
- Вот, Григорий, - сказал Юрий Дмитриевич. - С девушкой неприятность...
Впрочем, если ты возражаешь, мы поедем в поликлинику...
- Оставь, - сказал Григорий Алексеевич. - Аптечка на кухне, ты ведь
знаешь...
Юрий Дмитриевич повел Зину на кухню, усадил на стул, снял пиджак,
засучил рукава, быстро и ловко обработал кровоподтеки, наложил пластыри, а к
синяку свинцовую примочку.
Зина сидела устало и безразлично, если ранее лицо ее было бледно, то
теперь оно покраснело и обильно покрылось каплями пота. Юрий Дмитриевич
вытер ей пот куском марли, затем провел в свою комнату и уложил на тахту,
подсунув под голову подушку. Папа Исай по-прежнему стоял в передней, не
раздеваясь, а против него так же молча стоял Григорий Алексеевич.
- Я, пожалуй, пойду, - сказал папа Исай. - Я внизу на скамеечке посижу,
Зиночку подожду...
- Нет, нет, - сказал Юрий Дмитриевич. - Мы ведь с вами не договорили...
Вернее, только начали... Я сейчас говорить хочу... Я думать хочу... Снимите
плащ...
Он помог папе Исаю снять плащ. Под плащом была вельветовая толстовка.
- Вы и куртку снимите, ведь жарко, - суетился Юрий Дмитриевич,
становясь все более оживленным.
Папа Исай снял и куртку. Под курткой у него была свежая белая
рубаха-косоворотка. Портрет Толстого висел на чистенькой муаровой ленточке.
- Я чай поставлю, - сказал Григорий Алексеевич.
- Так о чем, о чем это вы, - сказал Юрий Дмитриевич, когда папа Исай
уселся за стол. - Христианство Христа и христианство церкви...
- Не церковь, а вера свела евангельское учение с неба на землю, -
сказал папа Исай. - Сделала его применимым на земле.
- А вот это интересно, - подхватил Юрий Дмитриевич, подталкиваемый
вовсе не словами папы Исая, а своими мыслями, - христианство из религии
превратилось в форму правления... Материализация идеала... Да, Григорий, ты
вот смотришь удивленно, но мы с тобой почти всю жизнь прожили в эпоху, когда
раздумья сменялись ясными лозунгами... Я не о лживых лозунгах говорю... Я о
тех говорю, в которых истина... Не убий... Не укради... Человек человеку
друг... Идеалы, вместо того чтобы парить в воздухе, твердо становились на
землю, удовлетворяли сегодняшним потребностям... Допускаю, в этом была
жестокая необходимость... Но это таило в себе величайшую опасность, ибо
нарушало природу мышления... Я к чему это, - смешался он вдруг, приложив