"Юлия Горишняя. Слепой боец " - читать интересную книгу автора

на женщин - но куда больше на боевые топоры отца, на оскаленные морды
кораблей и на диковинные вещи, добытые в заморских набегах по другую сторону
Летнего Пути.
И, конечно, не был еще тогда Гэвин тем русоволосым героем с глазами
цвета моря, которому говорили девушки, будто красив он, как звонкоголосый
Лур - веселый и щедрый Лур, бог воинов и битв. Но когда из-под капюшона
охотничьей куртки выглядывали его переменчивые серо-зеленые глаза, уже
вполне можно было поверить, что когда-нибудь - непременно! - будут они так
говорить.
Он сильно вырос за последнюю зиму, однако неуклюжим не стал; руки-ноги
у него были крепкими, а в мышцах мальчишеская гибкость начала уже
соединяться с неутомимой силой юности. Гэвин легок был на ногу и на лыжах
шел привычно - не слишком торопясь, потому что незачем расходовать силы
попусту с самого начала. Но и без того уже лыжи за полтора эти дня успели
протянуть за ним длинный - хотя и легкий совсем - след на снегу. Человеку не
дано знать своей судьбы. Эту долину меж укрытых синими елями горных гряд, с
первой из которых, той, что западнее, еще можно разглядеть море, а со
второй - уже нельзя, и между ними катит воды свои почти без уклона по голому
галечному ложу чистый ручей, - эту долину, что десять зим спустя назовут Бег
Гэвина, он видел сегодня в первый раз.
Снаряжаясь нынче на охоту, Гэвин постарался ничего не забыть. За спиной
у него были лук, колчаны и копье в руке, которым он пользовался как обычным
лыжным шестом; на поясе - охотничий нож в тяжелых плоских ножнах и мешочек
из кожи, в котором помещался его пищевой запас: жареная ячменная мука,
которую можно есть прямо на ходу, и сушеные ягоды, что называются
уважительно "кровью Лура", - одной горсти их хватает, чтобы целый день
бежать по следу лисы-чернобурки, не отставая от нее больше, чем на полет
стрелы.
Кто ищет Сребророгого Оленя, должен быть готов к тому, что на такой
охоте у него может и не найтись времени подстрелить зайца или тетерева себе
на обед. Но пока что время у Гэвина было, и возле его вчерашнего ночлега
остались зарыты в снегу голова и ноги глупой тетерки, что попалась ему на
глаза ближе к вечеру на таком расстоянии, с какого не промахнулся бы и
ребенок (конечно, из дома Гэвиров); перья ее Гэвин развеял по ветру,
отпустив с ними вместе душу птицы к той, кому она принадлежала, - к Хозяйке
Леса, властвующей над всем, что бегает и летает в лесу, и всем, что в нем
растет. Хотя сейчас Гэвин собирался свершить не лучший по отношению к ней
поступок, он все же не хотел уж совсем обижать ее, отказываясь от обычаев,
будто вор.
День поворачивал к вечеру, и по сверкающему золотом снегу тень бежала
впереди Гэвина, длинная, точно мачта. Долину впереди закрывал гигантский
утес; у подножия его дымилось темное пятно - залитое водою углубление в
скале, которое выбил здесь водопад за долгие тысячи лет. Сейчас водопад
забило льдом, но льющиеся по обе стороны утеса боковые струи подпитывали
ручей под снегом. Наверняка там водились форели. Следы росомахи,
спускавшиеся с запада по осыпчатому склону - туда, к подножию утеса, -
говорили, что и росомаха знает об этом. Но Гэвину не нужна была коварная
охотница, не нужны были ее драгоценные шкура и жир, что так ценят
колдуньи, - хотя в другое время он обрадовался бы, увидав когтистые следы,
похожие на медвежьи, - ему нужны были совсем иные следы.