"Юлия Горишняя. Слепой боец " - читать интересную книгу автора

оттого, что цветом он похож на море, каким бывает оно обычно в тех краях -
темно-серым, как свинец, или даже еще темней, как железо, и, если этот
камень отшлифовать, появляется на нем тот самый голубоватый радужный отлив,
что на шлифованном металле, по весу только и можно отличить. (Камень этот
легче, чем железо.)
Где-то на заморском юге выточили и отшлифовали гладко бусины, круглые,
как некрупный жемчуг, - в здешних краях, на севере, такие правильно-круглые
шарики делать не умеют, - а уж когда отец Хюдор добыл их и привез на север,
искусный мастер на Торговом острове нанизал их на крепкую нитку из конского
волоса и скрепил золотою застежкой, что изображала хватающего зверя. Хюдор
это ожерелье досталось от матери, а той - от мужа в подарок. И Хюдор любила
его и часто надевала; ожерелье было неяркое и красивое, как все вещи,
которые носила Хюдор.
А потом она села за прялку снова, потому что летом здесь дни очень
длинные и солнце, хотя и стояло уже невысоко от земли, закатиться должно
было совсем нескоро.
В этих краях летом света столько, что ночи вокруг Летнего Солнцеворота
короткие-прекороткие и ясные - хоть вышивай без огня. И только в конце лета
ночи темнеют настолько, что опять становятся видны звезды.
Ввечеру Хюдор позвали ужинать. В доме, как всегда летом, казалось
удивительно пусто - ведь дружинников, кормившихся у Борнов, по другую
сторону Летнего Пути носила сейчас морем "змея" ее брата; а без них, без их
шума и молодечеств, так и кажется, что даже строений на хуторе стало
чуть-чуть поменьше. Пастухи были на летовье со скотом, на горных пастбищах,
и часть женщин - там же с ними; работники на обмолоте возле тока и едят, а
отец Хюдор с ее вторым братом, Борнисом, тоже нынче были на летовье, чтоб
поглядеть, как там идут дела. И потому за столами, расставленными в длинной
горнице, сидели только сама Хюдор, ее мать, Магрун, дочь Ямера, и еще Тбил
Сухая Рука, бывший воин, добрый рассказчик и весьма достойный человек; он
ходил по хуторам, рассказывая скелы: и о древних временах, и о недавних, и
старые, и новые, а люди в благодарность давали ему несколько мер муки, или
сыра, или сукна, а поскольку новые скелы - это, собственно говоря, просто
новости, Тбил и люди вроде него были в тех краях как ходячий "листок
известий".
Они втроем сидели за столами в середине горницы, а на дальних ее
концах, и слева и справа, - служанки и работники, кто тогда был в доме.
Хюдор сказала дома заранее о том, что пойдет нынче гадать, и весь ужин
чувствовала взгляды на себе - взгляды ежели и с завистью, то не со злою, -
ее все любили. Служанка, внесшая миски с ячменною кашей, подавая их,
постаралась постоять рядом с Хюдор подольше, ведь ее считали счастливицей,
так чтоб и служанке от ее удачи что-то досталось, и Хюдор молчала и чуть ли
не улыбалась все время, и из-за нее всем хотелось улыбаться.
Мать, поглядывая на свою Темнобровку-красавицу, не скрывала
удовольствия и гордости: по всему видно уже, что эту дочь она выдаст замуж
удачнее - престижней, - чем старшую. В полутемной из-за маленьких окон
горнице (очаг не разжигали) Хюдор казалось, что блестят только глаза и зубы
ее матери, когда та разговаривает с Сухоруким Тбилом, и слышен только
материн голос. (А говорили они о погоде, о молотьбе, о работнике,
вывихнувшем лодыжку, и пару раз Магрун спрашивала дочку, какими бы
примочками лечить лучше, а Хюдор отвечала.) Потом, после молока, они выпили