"Юлия Горишняя. Слепой боец " - читать интересную книгу автора

волна, и берег, и листы, и солнце, когда оно встает, знают, сколько у них
времени, и знают, что времени у них именно столько, сколько нужно, и потом
ведь Гэвин чувствовал наверняка, что сейчас Хюдор любуется им, хотя вроде бы
и совсем не смотрел на нее.
У подножия откоса он спешился - тогда-то Хюдор и увидела, как блеснуло
золото у него на мече, - перебросил поводья через шею коня (умная
Черноспинка все равно бы никуда без хозяина не ушла) и стал взбираться по
склону налегке. Он не пошел вдоль Протока, а полез напрямик, по крутизне.
Какое-то время Хюдор видно было только его голову и плечи, рукава рубахи
вдруг словно посветлели, когда он нырнул в тень, потом она отступила назад,
давая ему место выбраться; покуда Гэвин вылезал на дерновую кромку холма и
выпрямлялся, она успела разглядеть, что у него на табире (на правом плече)
засохла смола, которой не было еще, когда они давеча встречались, замазался,
должно быть, у кораблей, есть ведь даже пословица: "Постоишь у смолы -
запачкаешься!" Когда он выпрямился, Хюдор увидела, что и на правой скуле у
него тоже была смола, и лицо почему-то очень серьезное, еще ни одна
девушка - если звала его встретиться - не видывала таким серьезным Гэвина,
сына Гэвира. Хюдор, правда, этого не знала.
Впрочем, он сразу улыбнулся Хюдор. Поднимаясь сюда, он вымочил в росе
штаны до колен и даже рукава; да и у самой Хюдор, пока она шла к Трем
Сестрам, насквозь промокли по колено штаны и платье, - но холодно ей не
было. Не может быть холодно, когда веет в лицо теплый южный ветер!
Гэвин ничего не говорил, только смотрел на нее и улыбался чуть-чуть,
уверенно и серьезно, очень по-доброму, а Хюдор тоже молчала. Он был очень
симпатичный парень, когда болтал, и красивый, когда смеялся, но когда
молчал - оказывается, он был совсем по-другому красив. И усталость - она,
наверное, тоже подсушила в те дни его черты. Потом Хюдор опустила левую
руку, которую держала до того заведенной за спину, так, чтобы стал виден
пояс, что она в ней сжимала, подхватила конец пояса правою рукой и протянула
Гэвину.
- Вот, - сказала она.
В здешних краях, если парень дарит девушке что-нибудь, это еще ничего
не значит, - это может не значить даже, что он за нею ухаживает. Ведь
запросто можно на радостях, вернувшись удачно с богатой добычей, хоть всем
девушкам в округе надарить лент и монет, чтоб заплетать в косы! Но когда,
наоборот, парень получает подарок, да еще сделанный собственными ее
руками, - это все равно, как если бы он уже спросил: "Копить ли мне на вено
для тебя, девушка?", а она уже сказала: "Да..."
Гэвин принял от нее этот пояс и улыбнулся еще добрее, разглядывая его.
- Красиво как! - сказал он. - Праздничен был бы мир, если бы твои руки
его вышивали, Хюдор. И узора, так хорошо сложенного, я раньше не видел. - И,
говоря это, смотрел уже опять на Хюдор, а пояс он держал на весу перед
собой; в сумерках блестело золотое шитье, и еще Хюдор видела, как заблестели
глаза у Гэвина.
Она проговорила, негромко и ясно, те слова, какие положено:
- Носи его, Гэвин, сын Гэвира, и пусть моя удача будет с ним и с тобой.
- Буду носить, - ответил Гэвин.
Язык у него хорошо был подвешен, и он умел сказать красиво, когда
хотел, но когда он становился немногословным, Хюдор это нравилось больше
всего. А вообще-то ей в нем все нравилось: и как он улыбался, и как пахло от