"М.Горький. Жизнь Клима Самгина. Часть 2." - читать интересную книгу авторапо стене; чесунчовый пиджак съезжал с его костлявых плеч, голова судорожно
тряслась, на лицо осыпались пряди обесцвеченных и, должно быть, очень сухих волос. Откашлявшись, он вытер рот не очень свежим платком и объявил Климу: - Простудился. Затем он сказал, что за девять лет работы в газетах цензура уничтожила у него одиннадцать томов, считая по двадцать печатных листов в томе и по сорок тысяч знаков в листе. Самгин слышал, что Робинзон говорит это не с горечью, а с гордостью. - Преувеличиваешь, - пробормотал редактор, читая одним глазом чью-то рукопись, а другим следя за новой надоедливой мухой. Робинзон хотел сказать что-то, спрыгнул с подоконника, снова закашлялся и плюнул в корзину с рваной бумагой, - редактор покосился на корзину, отодвинул ее ногой и сказал с досадой, ткнув кнопку звонка: - Опять забыли плевальницу поставить. Вошел Дронов, редактор возвел глаза над очками. - Я звонил не вас, сторожа. - Хроника, - сказал Дронов. - Что именно? - Утопленник. Две мелких кражи. Драка на базаре. Увечье... - Жизнь, а? - вскричал Робинзон, взяв Клима под руку. - Идемте пиво пить. Дронов, стоя у косяка двери, глядя через голову редактора, говорил: - Тюремный инспектор Топорков вчера, в управе, назвал членов управы Грачева - идиотом, а Тимофеева - вором... - Но оба они не поверили ему, - закончил Робинзон и повел Клима за собой. считает себя вправе осуждать и поучать. На улице, шагая против ветра, жмурясь от пыли и покашливая, Робинзон оживленно говорил: - Идем в Валгаллу, так называю я "Волгу", ибо кабак есть русская Валгалла, иде же упокояются наши герои, а также люди, изнуренные пагубными страстями. Вас, юноша, какие страсти обуревают? Шли чистенькой улицей, мимо разноцветных домиков, скрытых за палисадниками, окруженных садами. - Удобненькие домишечки, - бормотал Робинзон, жадно глотая горячий воздух. - Крепости всяческого консерватизма. Консерватизм возникает на почве удобств... "Вот такие бездомные, безответственные люди, которым нечего жалеть", - думал Самгин. - Помните у Толстого иронию дяди Акима по поводу удобных ватеров, а? Клим, не ответив, улыбнулся; его вдруг рассмешила нелепо изогнутая фигура тощего человека в желтой чесунче, с желтой шляпой в руке, с растрепанными волосами пенькового цвета; красные пятна на скулах его напоминали о щеках клоуна. - Не думаю, что вы - злой человек, - сказал он неожиданно для себя. - То-то что - нет! - воскликнул Робинзон. - А - надо быть злым, таков запрос профессии. Ресторан стоял на крутом спуске к реке, терраса, утвержденная на столбах, висела в воздухе, как полка. Через вершины старых лип видно было синеватую полосу реки; расплавленное солнце сверкало на поверхности воды; за рекою, на песчаных холмах, |
|
|