"Николай Горностаев. Мы воевали на Ли-2 " - читать интересную книгу автора

Позже мы узнали: Павлов сдержал свое обещание, отправил запросы на те
семьи, что остались в оккупации.
А слухи оказались верными. В конце мая по заданию командования авиации
дальнего действия (АДД) девять экипажей полка под командованием Б. П.
Осипчука были переброшены на прифронтовые аэродромы подскока. На этих же
машинах, для технического обслуживания и подготовки их к полетам, вылетели
инженеры и техники.
На нас легла задача доставки грузов окруженным частям Красной Армии в
районе города Изюм. Работать пришлось вначале с аэродрома под Валуйками,
потом - с аэродрома Хреновое. Фронт был рядом. Глухой его гул не затихал ни
днем, ни ночью. Обстановка складывалась тревожная, близость врага заставляла
нас быть осторожными и бдительными. Фашисты разворачивали наступление на
Валуйки и Купянск, наше присутствие они заметили быстро и начали бомбить
аэродромы. Истребителей на этом участке фронта явно не хватало, и
"Хейнкели-111" безнаказанно и методично сбрасывали бомбы туда, где по их
расчетам стояли Ли-2.
Солнце, словно приклеенное к раскаленной голубизне, неподвижно висело
над горизонтом. Дни стояли ясные и мучительно длинные. Милюков взглянул на
часы.
- Сейчас пожалуют, - сказал он. - Полдник закончился.
Бомбили нас с точностью хорошо отлаженного механизма. Вот и теперь
Василий не ошибся. Низкий, давящий гул возник в голубизне, белые шапки
редких зенитных разрывов обозначили маршрут бомбардировщиков с крестами на
крыльях.
- Воздух! - крикнул Гончаренко, и мы сползли в щель. От былого
пренебрежения к земляным работам ни у меня, ни у ребят, прилетевших со
мной - В. П. Милюкова, А. С. Гончаренко, И. П. Карпущенко, А. С.
Кравченко, - не осталось и следа. Узкую глубокую Щель мы вырыли после первой
же бомбежки. Теперь я стоял, прижавшись к земле, и тоскливо ждал первых
разрывов. К бомбежке привыкнуть невозможно. Абсолютное бессилие перед
металлом, рвущим в клочья лес, людей, машины, цветы, выводит из себя. Но
ничего, кроме покорного ожидания конца этой пытки, придумать невозможно. Для
меня же бомбежки были двойной пыткой - давала о себе знать контузия, и от
разрывов начинала болеть голова.
Ноющий свист возник в вышине, рос, проникал в душу, сминал все мысли.
Тяжело дрогнула земля. Мелкие сухие комья глины ударили по спине. Вой,
разрыв, тугой удар земли... Казалось, этому не будет конца. Крепкий запах
жженого чеснока - запах сгоревшего тола - забивал щель. Стало трудно дышать.
Милюков стоял рядом и неотрывно смотрел на часы. Заметив, что я поднял
голову, он улыбнулся и показал два пальца. Две минуты осталось, понял я.
Всего две минуты...
Когда мы выбрались из щели, аэродром было не узнать. На взлетной полосе
зияли рваные воронки, в них дымило. Я оглянулся на самолеты. Укрытые в
капонирах, замаскированные кустарником и моторными чехлами, они терпеливо
ждали сумерек.
- Пронесло на этот раз, - сказал Карпущенко. - Видать, нащупать нас не
могут, бьют по площадям.
- Не расстраивайся, - улыбнулся Кравченко, - у Гитлера бомб много. Еще
нащупают.
- Пора груз готовить, - сказал я. - Пошли, мужики.