"Натаниэль Готорн. Великий карбункул" - читать интересную книгу автора

заключить его в свои объятия. - Да, моя сестра, мое сокровище, теперь
Беатриче будет лелеять и охранять тебя, а ты наградишь ее своими поцелуями и
ароматным дыханием, которое для нее подобно жизни.
Затем с такою же нежностью в движениях, какая звучала в ее словах, она
занялась растением. Наблюдавший эту сцену Джованни протирал глаза, не в
состоянии решить, девушка ли ухаживала за цветами или старшая сестра любовно
склонялась над младшей. Но внезапно сцена оборвалась. Окончил ли доктор
Рапачини свою работу в саду или его внимательный взгляд обнаружил
незнакомого юношу, но он, взяв дочь за руку, удалился. Надвигалась ночь.
Растения издавали удушающий аромат, который поднимался к тому окну, где жил
юноша. Закрыв его, Джованни опустился на ложе и всю ночь грезил о
великолепном цветке и прекрасной девушке. В его грезах цветок и девушка то
сливались в единое целое, то становились отличными друг от друга существами,
одинаково таящими в себе опасность.
Утренний свет обладает способностью исправлять ошибочные представления,
которые поселились в нашей фантазии, и даже неверные суждения наши,
возникшие под влиянием сгущающихся сумерек, ночной тени или менее здорового,
чем солнечное, сияния луны. Проснувшись на другое утро, Джованни поспешил
прежде всего распахнуть окно и взглянуть на сад, представлявшийся таким
таинственным в его сновидениях. Он был несколько удивлен и даже смущен при
виде обыкновенного сада, освещенного утренними лучами солнца, которые
золотили росинки на листьях и лепестках и придавали особое очарование всем
редкостным цветам, - но во всем этом не было ничего, что бы выходило за
пределы обыденных явлений. Молодой человек обрадовался тому, что, живя в
самом центре одетого в камень города, он вместе с тем имеет возможность
любоваться клочком земли с такой пышной и ласкающей глаз растительностью.
"Этот сад, - сказал он самому себе, - даст мне возможность сохранить общение
с природой". Впрочем, в саду не было видно ни истощенного раздумьями
болезненного доктора Джакомо Рапачини, ни его прекрасной дочери, и Джованни
не мог определить, была ли та таинственность, которая окружала эти существа,
свойством их собственной натуры или плодом его разыгравшегося воображения.
По зрелом размышлении он решил, что в них не было ничего необычного или
сверхъестественного.
Днем он отправился засвидетельствовать свое почтение синьору Пьетро
Бальони, профессору медицины в Падуанском университете, известному ученому,
к которому имел рекомендательное письмо. Профессор оказался человеком
преклонного возраста, обладавшим общительным и даже веселым характером. Он
пригласил молодого человека к обеду, за которым показал себя весьма приятным
собеседником, очаровав Джованни непринужденностью и легкостью разговора,
особенно оживившегося после бутылки-другой тосканского вина. Джованни,
полагая, что ученые, живущие в одном городе, должны хорошо знать друг друга,
воспользовался удобной минутой, чтобы упомянуть о докторе Рапачини. Однако
профессор ответил ему без той сердечности, которой можно было от него
ожидать.
- Не подобает служителю божественного искусства медицины, - ответил
профессор Пьетро Бальони на вопрос Джованни, - отказывать в заслуженной
похвале такому выдающемуся ученому, как доктор Рапачини, но вместе с тем я
бы погрешил против своей совести, если бы позволил столь достойному юноше,
как вы, синьор Джованни, сыну моего старинного друга, проникнуться ложными
представлениями о человеке, который, может случиться, будет держать в своих