"Элизабет Гоудж. Маленькая белая лошадка в серебряном свете луны" - читать интересную книгу автора

как маленькие белые лошадки. Но ими так долго никто не играл, что они
казались какими-то замороженными.
Марию охватило страстное желание поднять крышку рабочей шкатулки и
заставить шахматные фигурки сразиться друг с другом. Но она не могла
бросить клавесин. Прелестная журчащая мелодия, которой она не знала,
выходила из-под ее пальцев. Она всегда хорошо импровизировала, играя на том,
что мисс Гелиотроп называла "инструмент", но теперь ей казалось, что эту
мелодию сочинила не она сама; она почувствовала, что мелодия была заперта в
клавесине с тех пор, как на нем играли в последний раз, а теперь обрела
свободу. Это была чудесная легкая мелодия, и Мария с радостью отдалась ей,
пока внезапно не оборвала игру... Кто-то слушал ее...
Не раздалось ни звука, но она почувствовала, что кто-то внимательно
слушает, как она играет. Она вскочила, подбежала к окну и выглянула, но в
розарии никого не было, только птицы. Тогда она подбежала к двери, ведущей
из гостиной в большую залу, открыла ее и увидела, что Рольв сидит у огня, а
сэр Бенджамин, на этот раз одетый в темно-зеленый костюм для верховой езды,
только что вошел в залу через дальнюю от гостиной дверь. Он улыбнулся так
сердечно и ласково, как будто солнце взошло в первый теплый день в году, но
явно не обратил внимания на ее игру, и как ей показалось, даже не слышал ее.
"Как тебе спалось, дорогая?" - спросил он. "Хорошо, сэр",- ответила
Мария, и подбежав к нему, привстала на цыпочках, чтобы поцеловать его. Такое
с ней случилось, может быть, впервые, потому что в те времена младшие не
целовали старших без их разрешения. Но она почувствовала, что ужасно сильно
его любит. Сэр Бенджамин, похоже, не рассердился. Наоборот, он казался
довольным, и несмотря на то, что она была уже совсем взрослой юной леди
тринадцати лет, он схватил ее в охапку и сжал в своих медвежьих объятьях.
Когда он ее отпустил, она почувствовала на руке что-то мокрое и теплое, и к
своему удивлению, увидела, что Рольв, поднявшись на ноги и подойдя к ней
сзади, лижет ей руку, медленно виляя при этом хвостом.
"Посмотрите-ка!" - победно вскричал сэр Бенджамин.- "Рольв признал
это, В тебе настоящий мерривезеровский стиль, дорогая, и Рольв признал это".
Мария смущенно положила руку на огромную голову Рольва и с бьющимся
сердцем осмелилась взглянуть ему прямо в горящие странным желтым огнем
глаза. Они уставились на нее, завладевая ею. Теперь она была его. Внезапно
страх исчез, она обхватила руками его шею и зарылась лицом в рыжеватую
шерсть.
Потом она снова взглянула на сэра Бенджамина. "У меня такой прекрасный
вид из окон, сэр",- сказала она.- "А куда смотрят ваши?"
"На юг и на восток, дорогая",- ответил он.- "Это вторая башня, и моя
комната рядом с той, что занимает мисс Гелиотроп. Пока моя мать была жива,
это была ее комната, а теперь она моя. Маленькая комната наверху, похожая на
твою, но без резьбы и с дверью нормального размера, была моей, когда я был
мальчиком. Но потом она стала мала для меня, и больше ею не пользуются".
Затем он обугленной палкой на пепле перед камином нарисовал план дома.
В нижнем этаже усадьбы были только кладовые и комната, где спал Дигвид.
Балки потолка большой залы оказывались под самой крышей, весь второй этаж
занимали кухня, выходящая на одну сторону, и гостиная, выходящая на другую.
Спальня мисс Гелиотроп была над гостиной, а комната сэра Бенджамина над
кухней.
"А теперь я покажу тебе карту поместья",- сказал сэр Бенджамин.