"Александр Говоров. Санктпетербургские кунсткамеры, или Семь светлых ночей 1726 года (Исторический роман) " - читать интересную книгу автора

От санктпетербургской дороги через мостик переезжали дроги, а на них
один преображенец в зеленом форменном кафтане поддерживал другого, который
валился белокурой головой то направо, то налево.
Завалинка проворно вскочила и разбежалась. Тот же, которого везли, а
был он в унтер-офицерском мундире с серебряным галуном, очнулся и, завидев
вдову Грачиху, отдал ей честь:
- Здорово, раба, принимай сокола! Это был ее барин, Евмолп Холявин,
лейб-гвардии сержант, совсем еще мальчишка, белобрысый, нахальный
и зубастый, словно жерех. Вдова засуетилась, выбежала навстречу, за
ней студент Миллер, всегда добровольный помощник, кому надо услужить.
Другой Преображенский унтер-офицер, который привез Холявина, смуглый, с
волосами до плеч, большими черными глазами, похожий на девушку, увидев
Миллера, раскланялся с ним. С помощью кучера и слуги он сдал Евмолпа на
руки Грачихи и отъехал восвояси.
- Прощай, брат Кантемир! - кричал ему вслед Холявин и посылал
воздушный поцелуй. - Прощай, князенька, российский пиита!
Вдова со студентом ввели подгулявшего лейб-гвардии сержанта в дом,
сам бурмистр придержал перед ним распахнутые двери, а тот продолжал
балагурить:
- Вот ты, Данилов, хотя ты и златом препоясан, ты знаешь, что такое
пиита, вирши, гекзаметр? Нет? Куда тебе, торгаш несчастный!
Оказавшись у лестницы, которая вела к нему в светелку, или, как он
любил называть, на антресоли, барин взбунтовался и потребовал "посошок".
Вдова вынесла ему чарочку, поклонилась, а он поставил новое требование:
- А кто будет мне чесать пятки? При дворе всем чешут, даже царевнам.
Слышь, Грачиха? Пусть дочка твоя немедля придет, Аленка. Разве я ей не
господин?
Но через минуту он уже храпел на перине гусиного пуха.
Хотя солнце уже низко стояло над лесом, завалинка сошлась вновь.
- Досталось тебе, мать моя, - сказал бурмистр, щелкая орешки.
История прачки Грачевой многократно обсуждалась и уже не вызывала
липших разговоров. Вольная дочь приказного писаря, она вышла по любви за
переведенца-канатчика. Тогда особенно не разбирались - беглый, не беглый,
лишь царю канаты вей. Дом они отстроили - вот этот самый, - родилась
Аленка.
Да добрался-таки розыск беглецов и до канатчика Грачева. Явился
полицейский ярыжка, предъявил повестку. Оказалось, что Грачев лет тридцать
тому назад от кабальной записи уклонился.
Но канатный мастер Грачев уже лежал на смертном одре. Свела его
работа гнучая, пыль едкая, марь болотная
санктпетербургская. Казалось бы, что - повыла вдова, и делу конец,
сама-то она по рождению вольная.
Ан нет, через малое время прибыл откуда-то из мценских дебрей Евмолп
Холявин, недоросль. В полк по протекции поступил. Предъявил права и на
грачевский дом, и на все ими нажитое, как на проценты за неуплаты кабалы.
Ходил он в контору и там бумагу выправил, что после смерти отца кабальная
запись распространяется на дочь. Так вольная Аленка стала крепостной!
- Не повезло тебе, баба, - сочувствовал бурмистр, а вдова то и дело
подхватывала в передник набегающую слезу.
- Самой мне что, - говорила прачка. - Я двужильная. Вот к доченьке