"Александр Говоров. Санктпетербургские кунсткамеры, или Семь светлых ночей 1726 года (Исторический роман) " - читать интересную книгу автора

Неурожай, что ли, плохой привоз или чиновничье рукосуйство, но снеди
на рынке нет.
- Пирожка не хочешь? - оценил ее голодный взгляд мужичонка в картузе.
Под полой зипуна мужичонка держал березовый туес.
- Хочу, а почем?
- А сколько у тебя есть?
- Копеечка.
- Давай сюда копеечку, - сказал мужичонка и пирожок в туеске показал.
Алена вынула из-за щеки копеечку, а мужичонка выхватил у нее монетку
и отошел, похохатывая.
Алену вновь охватило - доколе же можно терпеть? - отчаяние и гнев. Да
и копейки было жаль, своя ведь копеечка, заработанная.
И она вцепилась в мужичонку так, что у того туес выпал, и пирожок
вдруг раскололся, стало видно, что он вылеплен из воска и раскрашен. А
Алена все трясла торговца и кричала:
- От-дай мо-ю ко-пе-ечку!
Тут рыночные люди за нее вступились, а проходивший мимо поп на того
мужичонку посохом замахнулся. Зажав в кулаке возвращенную копеечку, она
села на травяной холмик у какого-то казенного здания. Ноги от волнения и
голода опять подкосились.
Но видать, не все перипетии дня, которые ей суждено было пережить,
она испытала. Подняв глаза на запертую дверь, возле которой она сидела, она
увидела там вычурную надпись: "Губернская контора по кабальным и долговым
записям. Продажа людей".
Сердце зашлось, чуть не задохнулась. Батюшки-светы, да разве есть на
свете такие адские учреждения?
Есть, конечно, как им не быть, люди-то продаются. Ее же высокородный
барин, лейб-гвардии сержант Холявин, взял же на нее крепостную запись... В
какой конторе? Наверное, в этой же конторе и взял.
Она вскочила и тут увидела вдали за зелеными купами рощи знакомый
шпиль немецкой кирки и даже звон часов услышала. Там, за рощей. Канатная
слободка! Там светелка, в которой, может быть, сидит себе, посиживает
корпорал Максим Петрович, ее надежда, ее беда.

7

Встав на завалинку, сквозь бутылочное стекло в переплете окна Алена
словно увидела целительный сон. Там Максим Петрович, живой и невредимый,
обсуждал что-то с очкастым студентом Миллером и стелил себе койку.
Алена соскочила с завалинки, взялась за виски. Ведь живой, ведь
невредимый! Голуби слетелись, ожидая подачки, но сейчас было не до них.
И до смерти захотелось увидеть еще раз живого-невредимого
Максима-свет Петровича! Вскочила на завалинку, вновь увидела, как
Максим-свет Петрович, что-то провозглашая, поднял руку, а немец от волнения
даже снял очки. В светлице у них на неприбранном столе стоял солдатский
котелок, валялись корки. Алена бы тотчас вымыла все начисто, да и вообще
прислуживала бы как последняя раба.
Но тут ее обнаружила вдова Грачева:
- А, Алена-гулена, сказывай, где была? - стащила за подол и погнала
домой.