"Александр Говоров. Последние Каролинги " - читать интересную книгу автора

стыдясь товарищей, а приора пронзила мысль: а что, если переодетая женщина
это и есть Горнульф из Стампаниссы, прозванный в школе Авелем?
И только он это подумал, как из-под угла шаткой кафедры выбралась
крохотная мышка, почистила усики и глянула па приора, будто гвоздик вонзила.
Приор схватил свои книги, таблички и, уже не думая о солидности, кинулся
вон.

3

Каноник Фортунат развернул пакет, и чистейший холст лег на стол,
осветляя потолок кельи.
- Вот, сын мой Озрик, из этой ткани мы выкроим пеплум, в который у нас
оденется Мудрость, хламиду, которую будет носить Риторика, плащ в форме
призмы, который мы сошьем для Арифметики.
И он пропел, покачивая бородкой, стих, с которым выйдет на подмостки
Арифметика:

С моею помощью ты тайны числ откроешь,
Воздвигнешь стены и корабль построишь.
Тебя не устрашит и путь морской, опасный,
Коль дружишь с Арифметикой прекрасной.

И пусть приор Балдуин сердится и запрещает, - продолжал каноник, - а мы
его победим кротостью и терпением. Когда был я отроком вроде тебя, старый
Рабан Мавр рассказывал нам об академии при дворе Карла Великого. Мудрейший
Алкуин сам сочинял пьесы, ученики разыгрывали их, и император не только не
гнушался их посещать, но, напротив, сердился, если выходила задержка.
Келья Фортуната таилась в лесу под сенью ясеней и кленов. Другие
отшельники, боясь норманнов и бретонцев, давно покинули лесные убежища,
перебрались под защиту монастырских твердынь. Фортунат же никак не мог
расстаться с уединенным приютом, где клен резными лапами лезет в окно, где
можно увидеть синицу, гуляющую по столу. Как променять это на душные
дормитории, где всюду недремлющее око приора Балдуина?
Хорошо здесь и Озрику среди тишины. Пришла весна, солнце растопило
снег, сок побежал под корой деревьев. Оттаяло слабое сердечко, сбросило
оковы страшной зимы. Былое ушло в невероятную глубину, как будто рассказано
кем-то в мимолетной сказке. И мнится ей, что не каноник Фортунат, а старый
мельник Одвин на кожаной табуретке рассказывает быль и небыль баснословных
времен. И дочь его не костюмы шьет для школьного лицедейства, а штопает ему
тунику или старый плащ.
- Клянусь святым Эрибертом! - восклицает добрейший Фортунат. - Ты,
Озрик, владеешь иглой совсем как девочка. Правда, монах, подобно воину,
иглою должен орудовать не хуже, чем мечом...
А в ту проклятую осень, когда ее привели в дормитории, где ученики
спали вповалку, натянув на себя тряпье! Сопящие, храпящие, кажущиеся
зверообразными тела юношей, между которыми она должна отыскать себе место!
Всплывают дни, как кошмары. Вот подобный горе мяса Авель - самый нищий
и самый бесправный из школяров. Он нашел наконец существо униженней себя и,
схватив Азарику клешнеподобными ручищами, принялся тереть ей кожу от затылка
против волос. Она извивалась и стонала, криком же боялась выдать себя. Под