"Богумил Грабал. Прекрасные мгновения печали" - читать интересную книгу автора

пол и снова его опрыскал. Тогда Целда решился искать спасения в комнате и
помчался туда, но Папаша не отставал и по пути то и дело метил свою новую
территорию, которая увеличилась на коридор и половину кухни; комнату он тоже
поделил надвое струей своей отвратительно вонявшей мочи. По радио как раз
пели "Heilige Nacht, stille Nacht", когда Целестин вспрыгнул на елку - и
Папаша за ним. Елка вместе с котятами перевернулась. Два котенка в испуге
забрались под шкаф, а тот котенок, который понял, что под шкафом или под
кушеткой он спрятаться не успеет, лег на спину и притворился мертвым. Отец
быстро открыл окно, и в него выскочили во мрак праздничной ночи и Целестин,
и Папаша. Их хвосты, торчавшие вверх, точно две кочерги, разрезали темноту.
А рождественская елочка подожгла занавески, и когда отец срывал эти парадные
пылающие шторы, на которых матушка вышила ангелков, олицетворявших Весну,
Лето, Осень и Зиму, карниз ударил его по голове. Но отец затоптал огонь, и
матушка залила водой дымящиеся и тлеющие остатки штор. А потом мы поставили
елку на место, и котята успокоились и снова запрыгнули в свои гнездышки
среди веток, и Милитка легла под дерево и, томно вздохнув, уснула. По нашей
квартире тянуло кошачьим запахом, которым ошалевший Папаша пометил свою
территорию, замкнув границы и ликвидировав тем самым чересполосицу.
Отец закрыл окно и снова зажег свечки. Матушка поставила на стол
дымящуюся уху с грибными клецками.
- Бедняжка Целестин! - сказала матушка.
УЛИЧНОЕ ОСВЕЩЕНИЕ

Нашему городку больше всего к лицу пора сумерек. Та пора, когда
загораются витрины всех лавок и магазинов, а потом начинают спускаться
металлические шторы, когда люди, работающие в магазинах, прямо-таки хорошеют
от того, что им предстоит свободный вечер и часть ночи. Все продавцы и
продавщицы, хотя и продолжают торговать, устремляют уже взор на часы и
улыбаются циферблату, который как будто говорит им: еще немного - и рабочий
день закончится, еще совсем чуть-чуть. И вот продавец крюком стаскивает вниз
штору, придерживает ее подошвой у тротуара и прижимает коленом к стене,
чтобы легче было повесить замок. С темного осеннего неба доносится бой часов
на церкви, и люди валят толпой из лавок и магазинов, и все они в сумерках
кажутся прекрасными. Я люблю наш городок, когда зажигаются газовые фонари,
люблю ходить по улицам по пятам за паном Рамбоусеком, который совершенно
равнодушно поднимает к верхушке каждого столба бамбуковый шест, тянет за
крючок - и вот так, пока на город опускается ночь, пан Рамбоусек зажигает
фонари, медленно, неспешно; газовый рожок сперва мешкает, но в конце концов
соглашается, вспыхивает желто-зеленое пламя, и пан Рамбоусек идет по
городку, перед ним тьма, а за ним - свет. Вначале он направляется на
площадь, к колонне в честь Девы Марии, и зажигает там четыре газовых фонаря
на четырех столбах, а потом шагает по улицам и переулкам, тихий и низенький,
и воздевает обе руки, точно срывая фрукты с верхушки дерева. Потом он
мелкими шажками семенит дальше, в густеющую тьму. А я хожу за ним, и пан
Рамбоусек делает всякий раз одно и то же, я же всякий раз смотрю на то, как
он освещает вечер, будто впервые.
Зимой в школе меня каждое утро поджидают шесть зажженных газовых ламп;
я всегда прихожу в школу первым и сижу под большой лампой о двух рожках,
которые отбрасывают на стену зеленые тени. Я сижу и слушаю, как шипит газ в
лампах, словно выходит воздух из шины, когда поворачиваешь клапан. Звук,