"Богумил Грабал. Прекрасные мгновения печали" - читать интересную книгу автора

оказывался вблизи второго фонаря, который в свою очередь отбрасывал мою тень
мне за спину, и покуда я приближался к фонарному столбу, тень эта
становилась меньше и меньше, и наконец я, к своему ужасу, стоял на
собственной тени, наступал на самого себя. Когда же я шагал дальше, к
следующему фонарю, тень передо мной росла и увеличивалась до тех пор, пока я
не заходил под юбочку очередного фонаря. И я всякий раз дважды падал на
землю, когда вертелся, ища тень, которая шагала передо мной, за мной или на
которую я наступал, как мог и должен был наступить любой вечерний пешеход,
идущий по улице, освещенной газовыми фонарями... но никто из них не падал,
никто не обращал внимания, где начинается одна и кончается другая тайна,
какие равнодушно и задаром разносил по городку фонарщик пан Рамбоусек...
тайны газовых фонарей, что светят друг другу на расстоянии одного взмаха их
желтых крыльев, подобно тому как на балках пивоварни сидят на расстоянии
взмаха своих крыльев голубки, чтобы, если кто-то из них во сне захочет
потянуться или очнется от ночного кошмара, он взмахом крыльев не разбудил
соседа.
Когда в темноте моросил дождь, который ощущался только на одежде и на
лице, пан Рамбоусек зажигал газовые фонари, и сразу было видно, что идет
дождь. В свете фонарей казалось, что он сильнее, чем на самом деле: каждое
желтое окошечко, сияющее на четыре стороны света, было помечено каплями,
словно во всех фонарных окошках крутили старый фильм. А когда становилось
холодно и на день поминовения усопших шел ледяной дождь или мокрый снег, над
газовыми фонарями поднимался пар, легкий дымок. И булыжники мостовых газовое
освещение словно смазывало маслом, тени исчезали, и улицы городка
превращались в некое подобие сталагмитовой пещеры или известнякового грота.
На площади и главной улице пешеходы разбивали это холодное сияние, но в
переулках, где было полно луж, камни брусчатки сверкали, как лысины набожных
стариков, которые опускались в церкви на колени, и господин настоятель клал
им в рот облатку. Пан Рамбоусек в дождь носил на голове котелок, и его
черный прорезиненный плащ блестел от воды, он то и дело наклонялся, и тогда
с полей котелка лились струйки, сиявшие в свете газовых фонарей, точно
ртуть. Когда дул резкий ветер, он всего лишь посвистывал вокруг тихо
мурлыкавших ламп, и только буря могла слегка поколебать их пламя.
Дождь, стекавший по стеклам фонарей, делал улицы темными, и пешеходы,
склонив головы, поспешали домой или в пивную. Я же шагал следом за паном
Рамбоусеком с высоко поднятой головой, как будто я сам был газовым фонарем.
Я шел, предвкушая, что пан Рамбоусек опять наклонится и с его шляпы потечет
и расплещется по земле ртуть. В один из таких вечеров я попросил пана
Рамбоусека разрешить мне зажечь хотя бы один фонарь. Он подал мне бамбуковый
шест, я подставил лицо дождю, на дне лампы тлел маленький огонек, но руки у
меня тряслись так, что крючок на конце шеста дрожал, и я не мог нащупать
задвижку в фонаре. Ужасно огорчившись, я вернул шест пану Рамбоусеку,
который не глядя поднял его, дернул - и продолжал путь к следующему фонарю,
а у меня по лицу струились слезы, смешанные с дождем, и в этот вечер я был
несчастлив. Тем не менее я еще больше влюбился в газовые фонари. И когда я
уже лежал в постели, мне вдруг пришло в голову, что еще прекраснее было бы
наблюдать, как пан Рамбоусек ходит утром по городку и гасит эти самые
фонари. Однако я всякий раз просыпался, когда уже рассвело.
И вот наконец я поднялся еще затемно, тихонько оделся и вышел в ночь.
Когда я шагал по мосту, газовые фонари горели на фоне голубеющего неба, на