"Богумил Грабал. Жизнь без смокинга" - читать интересную книгу авторавидел спины и головы шестидесяти мгновений каждого из моих годов... но в то
же время, поднимаясь по лестнице Якова, я видел, как навстречу мне спускаюсь я сам - малыш в красной курточке, и я наблюдал, как встречаются один с другим оба течения моей жизни, но главное - как ко мне, старцу, приближается малыш в красной курточке, и вот теперь, когда мы, казалось, могли бы пожать друг другу руки, мы только смотрим друг на друга - да, тот, кто поднимается наверх, это я, и тот, кто спускается по лестнице Якова вниз, это тоже я, так по очереди сталкиваются друг с другом все мои шестьдесят лет, и я наблюдаю скорбную и радостную их встречу, вижу эту сломанную "молнию", эти два поезда, маршруты которых пересекаются на несуществующей станции, вот так и я теряю сам себя, я замечаю лишь свое лицо и фигуру, я вижу себя сначала сзади, а потом и спереди, я сам себя уменьшаю с тем, чтобы потом сам себя увеличить; когда же я последним вылез там, наверху, из кресла, то, оглянувшись, увидел, что путь, приведший меня на небеса, пуст, а там, внизу, только что спрыгнул с сиденья мальчик в матроске и помахал мне матросской шапочкой... после чего каждый из этих людей, которые неизменно были моложе меня, по очереди махал мне, и в конце концов вся их вереница опустилась куда-то в глубину, под этот тяжеленный бетонный противовес... а я в том видении по-прежнему стоял на самом верху, канатная дорога работала, и все в ней громыхало и посверкивало... И в этом утреннем сне мне явился также Ян Сметана, он блаженно улыбался с закрытыми глазами, и я сказал ему: "Родиться значит выйти, а умереть -- войти", так, как учит Тао Цянь... Канатная дорога на Грунь, пластмассовые кресла - кораллово-красные, небесно-голубые, бананово-желтые, с черными номерами на спинках и на сиденьях... Все, что удаляется от нас, вновь РУКОВОДСТВО ДЛЯ УЧЕНИКА ПАБИТЕЛЯ Я поклонник солнца в ресторанчиках под открытым небом, любитель глотка луны, отраженной в мокрой мостовой, я шагаю прямо и ровно, в то время как моя жена дома, хотя и трезвая, совершает неверные движения и пошатывается, шутливое толкование Гераклитова "Panta rhei" переливается у меня в горле, и любая пивная на свете видится мне скопищем оленей, сцепленных между собой рогами беседы, выведенное крупными буквами Memento mori!, сквозящее во всех вещах и людских судьбах, вновь и вновь дает повод выпить sub specie aeternitatis, так что я - догматик в жидком состоянии, теория тростника и дуба - моя движущая сила, я испуганный человеческий вскрик, который снежинкой падает на землю, я вечно спешу, для того чтобы два-три часа в день бездеятельно и деятельно мечтать, ибо я хорошо сознаю, что человеческая жизнь течет так же, как тасуется колода карт, что, быть может, лучше бы меня кто-нибудь выстирал или обронил вместе с носовым платком, иногда кажется, будто я предвкушаю, что на меня вот-вот свалится миллион, хотя я отлично понимаю, что в конце концов мне выпадет смеющийся ноль, что весь этот хоровод начался с капельки семени и закончится потрескиванием огня, после такого прекрасного начала - столь прекрасный конец, и в миловидном обличье жизни ты ласкаешь кумушку Смерть; я поливаю цветы, когда идет дождь, в душном июле волоку за собой декабрьские санки, в жаркие летние дни, желая обрести прохладу, я пропиваю деньги, которые отложил на покупку угля, чтобы согреваться зимой, я то и дело замираю в страхе от того, что людей не страшит, как коротка жизнь и как мало времени отпущено им на запои и |
|
|