"Богумил Грабал. Жизнь без смокинга" - читать интересную книгу автора

видел спины и головы шестидесяти мгновений каждого из моих годов... но в то
же время, поднимаясь по лестнице Якова, я видел, как навстречу мне спускаюсь
я сам - малыш в красной курточке, и я наблюдал, как встречаются один с
другим оба течения моей жизни, но главное - как ко мне, старцу,
приближается малыш в красной курточке, и вот теперь, когда мы, казалось,
могли бы пожать друг другу руки, мы только смотрим друг на друга - да, тот,
кто поднимается наверх, это я, и тот, кто спускается по лестнице Якова вниз,
это тоже я, так по очереди сталкиваются друг с другом все мои шестьдесят
лет, и я наблюдаю скорбную и радостную их встречу, вижу эту сломанную
"молнию", эти два поезда, маршруты которых пересекаются на несуществующей
станции, вот так и я теряю сам себя, я замечаю лишь свое лицо и фигуру, я
вижу себя сначала сзади, а потом и спереди, я сам себя уменьшаю с тем, чтобы
потом сам себя увеличить; когда же я последним вылез там, наверху, из
кресла, то, оглянувшись, увидел, что путь, приведший меня на небеса, пуст, а
там, внизу, только что спрыгнул с сиденья мальчик в матроске и помахал мне
матросской шапочкой... после чего каждый из этих людей, которые неизменно
были моложе меня, по очереди махал мне, и в конце концов вся их вереница
опустилась куда-то в глубину, под этот тяжеленный бетонный противовес... а я
в том видении по-прежнему стоял на самом верху, канатная дорога работала, и
все в ней громыхало и посверкивало...
И в этом утреннем сне мне явился также Ян Сметана, он блаженно улыбался
с закрытыми глазами, и я сказал ему: "Родиться значит выйти, а умереть --
войти", так, как учит Тао Цянь... Канатная дорога на Грунь, пластмассовые
кресла - кораллово-красные, небесно-голубые, бананово-желтые, с черными
номерами на спинках и на сиденьях... Все, что удаляется от нас, вновь
возвращается... Канатная дорога на Грунь!
РУКОВОДСТВО ДЛЯ УЧЕНИКА ПАБИТЕЛЯ

Я поклонник солнца в ресторанчиках под открытым небом, любитель глотка
луны, отраженной в мокрой мостовой, я шагаю прямо и ровно, в то время как
моя жена дома, хотя и трезвая, совершает неверные движения и пошатывается,
шутливое толкование Гераклитова "Panta rhei" переливается у меня в горле, и
любая пивная на свете видится мне скопищем оленей, сцепленных между собой
рогами беседы, выведенное крупными буквами Memento mori!, сквозящее во всех
вещах и людских судьбах, вновь и вновь дает повод выпить sub specie
aeternitatis, так что я - догматик в жидком состоянии, теория тростника и
дуба - моя движущая сила, я испуганный человеческий вскрик, который
снежинкой падает на землю, я вечно спешу, для того чтобы два-три часа в день
бездеятельно и деятельно мечтать, ибо я хорошо сознаю, что человеческая
жизнь течет так же, как тасуется колода карт, что, быть может, лучше бы меня
кто-нибудь выстирал или обронил вместе с носовым платком, иногда кажется,
будто я предвкушаю, что на меня вот-вот свалится миллион, хотя я отлично
понимаю, что в конце концов мне выпадет смеющийся ноль, что весь этот
хоровод начался с капельки семени и закончится потрескиванием огня, после
такого прекрасного начала - столь прекрасный конец, и в миловидном обличье
жизни ты ласкаешь кумушку Смерть; я поливаю цветы, когда идет дождь, в
душном июле волоку за собой декабрьские санки, в жаркие летние дни, желая
обрести прохладу, я пропиваю деньги, которые отложил на покупку угля, чтобы
согреваться зимой, я то и дело замираю в страхе от того, что людей не
страшит, как коротка жизнь и как мало времени отпущено им на запои и