"Стефан Грабински. Музей чистилищных душ " - читать интересную книгу автора

интригующую историю из жизни умершей пани 3., у которой доктор приобрел
книгу. Родственники покойной, к которым Пронь обратился за справкой, в
мельчайших подробностях подтвердили все, рассказанное панной Лончевской.
После этого случая диковинный музей весьма упрочил свою репутацию в
глазах ученого: знаки, признаваемые Хеленой подлинными, становились
серьезными свидетельствами, с которыми приходилось считаться.
В течение трех недель доктор Пронь подверг "психометрической ревизии"
почти всю коллекцию ксендза и убедился, что мнение медиума о потусторонних
печатях, высказанное несколько лет назад, не изменилось ни на йоту - знаки
сомнительного происхождения либо фальшивые оставались таковыми и по сей
день.
Особое внимание Пронь посвятил "наиценнейшему" экспонату музея,
хранимому во втором зале. Он действительно был весьма и весьма оригинальным
как по форме, так и по содержанию. К тому же имел непосредственное, можно
сказать, родственное отношение к создателю музея и положил начало уникальной
коллекции ксендза Лончевского.
Это было то самое странное изображение, копию которого доктор Пронь
увидел на правой алтарной створке.
На узком и длинном, более метра, куске белого шелка виден был набросок
человеческой фигуры, выполненный углем или сажей. Слегка размытый в контурах
рисунок напоминал портрет какого-то высшего церковного иерарха. На такую
мысль наводило длинное, ниспадающее до земли одеяние с пелериной на плечах и
головной убор, похожий на митру. Особенно запоминающимся был профиль: острый
и выразительный, как у посмертных масок сынов старого Рима, - орлиный нос и
хищное око с ярым взглядом. В правой руке церковник держал что-то вроде
посоха, левой, выкинутой вперед, словно пытался оттолкнуть ужаснувшее его
видение.
От фигуры веяло чем-то зловещим, сатанинским даже, и вместе с тем
чувствовалась в ней затаенная глубокая мука, вызывающая невольное
сострадание.
Так выглядел первый музейный экспонат - ксендз окрестил его
"епископом". О происхождении диковинного портрета Лончевский рассказал
доктору в костеле после мессы, когда последние верующие покинули храм.
Усадив гостя на одну из скамей в боковом нефе, старец поведал следующее:
- Случилось это сорок два года тому назад, в тысяча восемьсот
семидесятом, в марте, в мясопустную среду. Отправлялось как раз
сорокачасовое богослужение, которое я ввел у себя по римскому образцу.
Подходила полночь, я остался один в опустевшем храме. Полным блеском сияло
передо мной ярко освещенное Святое Причастие, мерцал в неверных бликах
свечей разубранный в шелковые шарфы и ленты главный алтарь, позади меня, в
самом центре храма, лучилась красноватым светом негасимая лампада. Тишину
прерывал только шепот губ да потрескивание догорающих светильников...
Опустившись на колени, припав лбом к алтарной ступени, я возносил жаркую
молитву за души тех, что ушли...
А потом... то ли притомленный долгим бдением, то ли по особой какой
благодати, но я погрузился в некое странное состояние, похожее на сон или
грезу, трудно выразить, и потерял сознание. Как долго это длилось, не знаю
точно, только очнулся я, когда в храм уже сочился сквозь витражи рассвет...
Я поднял голову и, глянув на алтарь, заметил, что одна из свечей,
накренившись вправо, коптит, и весьма обильно. Испугавшись, как бы огонь не