"Стефан Грабински. Музей чистилищных душ " - читать интересную книгу автора

переполз на свисающий с той стороны покров, я подскочил к правой створке,
чтобы свечу поправить.
И тут я углядел, что пламя свечи, отстоявшей от нижнего края шелка на
несколько дюймов, точнее сказать, не пламя, а струйка копоти, из пламени
изошедшая, вычертила на шелковой ткани странную эту фигуру.
Изображение произвело на меня впечатление мощное и таинственное. И до
сего дня я уразуметь не могу, отчего событие не такое уж важное и даже
случайное пронзило меня до глубины сердца. Должны же быть этому какие-то
основания...
Месяц спустя я велел выполнить для себя копию в том же материале и
повесил ее в костеле, оригинал же забрал к себе, с него и начался мой музей.
- Событие более чем удивительное, - прервал затянувшееся молчание
доктор Пронь и задумчиво двинулся вслед за ксендзом к выходу...
С тех пор рассказанная Лончевским история не давала доктору покоя. Он
постановил во что бы то ни стало испытать "епископа" с помощью своего
медиума, но в лице Хелены встретил на сей раз сильнейшую оппозицию: она ни в
какую не соглашалась на психометрическую проверку загадочного изображения.
- Не могу, - упорно отбивалась она от его настоятельных просьб, - я
просто не могу согласиться, пан доктор. Очень прошу вас не уговаривать меня
понапрасну. Что-то меня от этого портрета отталкивает, я вашего "епископа"
боюсь. Мне ни за что не войти с ним в тесный контакт.
Пронь, видя неодолимое упорство девушки, внешне вроде бы уступил и
несколько дней о "епископе" даже не упоминал.
Тем временем обнаружилось в этом деле еще одно обстоятельство,
наводившее на размышления, проступил своего рода тайный след, которым Пронь
надеялся добраться до истины.
Напал он на него случайно, во время осмотра "римских сувениров"
хозяина, - ксендз Лончевский оказался страстным почитателем Рима: знал
святой город насквозь и чувствовал себя в нем как дома. Не было закоулка,
которого бы он не обследовал, не было памятника, которым бы не полюбовался
собственными глазами.
- Удивительное дело, - признался он как-то гостю в приливе
откровенности, - когда на двадцатом году жизни я впервые попал в Рим, меня
не покидало навязчивое ощущение, что я здесь уже бывал. Город показался мне
странно знакомым, я моментально, без помощи плана ориентировался в улицах,
радуясь старинным палаццо как добрым знакомым. Особенно близкими, чуть ли не
родными казались мне кварталы за Тибром, прилегающие к Ватикану: Борго,
замок Ангела, Прати. Мощные адриановские стены, узкие и темные улочки, серые
портики, таинственные переходы - corridori - над крышами домов были мне куда
ближе, чем шумливые и прямые, точно по линейке отчеркнутые современные авеню
с просторными площадями и замурованными в гранит берегами старого Тибра.
Непостижимым для самого себя образом я угадывал перемены, с ходом столетий
наступившие в расстановке зданий в старинной части города: мой чичероне был
изумлен некоторыми подробностями, неизвестными даже ему, коренному
римлянину; тем не менее, предпринятые мною позднее разыскания в истории
вечного города подтвердили мою правоту. Ничего удивительного, что меня
словно тянет в Рим какая-то неодолимая сила, и я чуть ли не каждый год
навещаю любимый город.
Действительно, польский священник совершал частые паломничества в
апостольскую столицу и каждый раз привозил с собой на память что-нибудь