"Александр Граков. Паром в никуда (Город пропащих - 2)" - читать интересную книгу автора

откуда-то из закоулков души Артура Нерсесовича и он готов исстребить всех -
Елену, так и не пойманного тогда Ефрема Борисовича и даже ни в чем не
повинное маленькое существо - Максима.
Жену вылечили в Швейцарии. Знаменитые лекари попутно открыли у нее
особый талант к живописи маслом. И Елена ухватилась за это открытие, как
Максимка за первую в своей жизни погремушку. Она теперь целыми днями, а то
и ночами, пропадает у мольберта. Рисует все, что увидит: природу, людей,
кошек и голубей на карнизе. Получается очень похоже, но писаны картины так
аляписто, такими широкими размашистыми мазками, что Артур Нерсесович прячет
очередную, едва жена закончит ее. Боясь выставлять их на обозрение - как бы
ее снова не признали сумасшедшей.
Второго диагноза она не переживет, это уж точно. Но мансарду для нее
он пристроил.
Там, вдали от России, его любовь к Елене вспыхнула с такой силой,
что дошла почти до исступления, обожествления этой женщины. Он целовал ее
хрупкую точеную шею, губы, лицо - с таким же точно успехом он мог целова
статую Венеры Милосской. Елена не противилась, но была холодна, как мрамор
статуи. Однажды Аджиев напился и вновь изнасиловал ее - зверски, так же,
как до этого насиловал в Росии. А наутро благодарил Бога, что встал
пораньше напиться воды - успел вынуть ее из петли чуть теплую. После этого
они спали в раздельных комнатах. Аджиев понимал, что их семья как бы
распалась на три отдельных: Максимка, он и Елена. Умом понимал. А сердцем
не принимал - все еще надеялся хоть как-то склеить разбитую вазу любви.
Он прошел через бронированную дверь подъезда, ответив на приветствие
охранника и прошел на второй этаж по широкой лестнице из мореного дуба. А
затем, переодевшись в сухое, по узкой винтовой тихо поднялся на стеклянную
мансарду. Как и предполагалось, жена была здесь. Тяжелые лиловые шторы
наглухо отрезали студию от дождя и прохладного ветра. Но света в ней было
предостаточно: маленькие светильники с отражателями были вмонтированы в
потолок и стены с таким рассчетом, что ни один предмет в огромной комнате
практически не отбрасывал тени. Что и требовалось доказать: техникой
оттенков Елена владела, как хороший дирижер записью партитуры.
Елена стояла к нему спиной перед большим, полтора на метр холстом и
наносила, кажется, последние штрихи на уже готовую картину. Артур
Нерсесович уже открыл было рот, чтобы поинтересоваться ее здоровьем, и тут
же испуганно зажал его ладонью, чтобы не вскрикнуть от изумления при
взгляде на полотно. До этого он мельком просматривал готовые работы Елены с
близкого расстояния, запирая их потом в шкафу, специально заказанному для
этих целей. И никогда не видел законченную картину в таком ракурсе и с
такого расстояния, как сейчас.
На полотне была изображена спальня. Шикарная, сверхмодерновая
итальянская начинка светлого дерева была выписана полутоном - она как бы
ограничивала солнечные лучи, прорвавшиеся в комнату из огромно го
отшторенного окна. Весь передний план и центральное место занимала
поражающая своими размерами кровать - определение "сексодром" подошло бы ей
как нельзя более кстати, ничуть не шокируя вульгарностью про изношения. А
произошедшая на ней, казалось, только что любовная баталия целиком
оправдывала подобное название: подушки беспорядочным комом слились где-то в
ногах, покрывало свисало на пол, а батистовое голубое одеяло горбилось в
изголовье. Но сразу бросался в глаза неприкрытый ничем участок простыни,