"Даниил Гранин. Эта странная жизнь" - читать интересную книгу автора

знали о Любищеве. Не то биолог, не то математик. Дилетант?
Любитель? Кажется, любитель. Ну что ж, что любитель, почтовый
чиновник из Тулузы - великий математик Ферма - был тоже
любителем. Бессемер тоже не был металлургом. Так же, как и
Томас, создатель нового процесса производства стали, который
был клерком при полицейском суде. Любищев - кто он? Не то
виталист, не то позитивист или идеалист, во всяком случае -
еретик.
И докладчики тоже не вносили ясности.
Одни считали его биологом, другие - историком науки,
третьи - энтомологом, четвертые - философом...
У каждого из докладчиков возникал новый Любищев. У каждого
имелось свое толкование, свои оценки. У одних Любищев получался
революционером, бунтарем, бросающим вызов догмам эволюции,
генетики.
У других возникала добрейшая фигура русского интеллигента,
неистощимо терпимого к своим противникам.
- ...В любой философии для него была ценна живая
критическая и созидающая мысль!
- ...Сила его была в непрерывном генерировании идеи, он
ставил вопросы, он будил мысль.
- ...Как заметил кто-то из великих математиков,
"гениальные геометры предлагают теорему, талантливые ее
доказывают". Так вот он был предлагающий.
- ...Он слишком разбрасывался, ему надо было
сосредоточиться на систематике и не тратить себя па философские
проблемы.
- ...Александр Александрович - образец сосредоточенности,
целеустремленности творческого духа, он последовательно в
течение всей своей жизни...
- ...Дар математика определил его миропонимание.
- ...Широта его философского образования позволила
по-новому осмыслить проблему происхождения видов.
- ...Он был рационалист!
- ...Материалист!
- ...Фантазер, человек увлекающийся, интуитивист!
Они многие годы были знакомы с Любищевым, с его работами,
но каждый рассказывал про того Любищева, какого знал.
Они и раньше, конечно, представляли его разносторонность.
Но только сейчас, слушая друг друга, они понимали, что каждый
знал только часть Любищева.
Неделю до этого я провел, читая его дневники и письма,
вникая в историю забот его ума. Я начал читать без цели. Просто
чужие письма. Просто хорошо написанные свидетельства чужой
души, прошедших тревог, минувшего гнева, памятного и мне,
потому что и я когда-то думал о том же, только не додумал...
Вскоре я убедился, что не знал Любищева. То есть я знал, я
встречался с ним, я понимал, что это человек редкий, но
масштабов его личности я не подозревал. Со стыдом я признавался
себе, что числил его чудаком, мудрым милым чудаком, и было