"Даниил Гранин. Эта странная жизнь" - читать интересную книгу автора

оставались в его архиве, многостраничные, со всеми перечнями?
Перед кем он отчитывался? Если только для анализа прошедшего
года, то вряд ли стоило выписывать все названия прочитанных
книг, всех адресатов писем, все прослушанные оперы...
Достаточно было бы привести количественные, так сказать,
характеристики: сколько томов, страниц, часов и т. п. В его
отчетах явно ощущался дух именно отчета перед кем-то, перед
чем-то. Он отчитывался. Перед собою? Звучит это, конечно,
красиво, но реальности тут мало: скорее искусственный домысел,
больше литературный, чем жизненный. Что значит - перед собою?
Это требует некоего раздвоения психики, почти комического: я
пишу себе же, отчитываюсь и жду решения...
Думаю, предполагаю, что дело обстояло несколько иначе, что
возникли отчеты из необходимости анализа: с каждым годом у
Александра Александровича Любищева возрастало ощущение ценности
времени, какое появляется к зрелости у каждого человека, у него
же - особенно. Система вырабатывала уважение к каждой частице
времени, благоговение перед временем.
Эта характерная черта подмечалась людьми, хорошо знавшими
его. "Время его жизни, - писал Павел Григорьевич Светлов, - это
не его собственность, оно отпущено ему для работы в науке,
именно в этом заключается его долг и главная радость его жизни.
Во имя исполнения этого долга он экономил время, учитывая все
часы и минуты, бывшие в его распоряжении".
Он отчитывался за время, "отпущенное" ему, как выразился
Павел Григорьевич Светлов, за время одолженное Кем? Здесь мы
касаемся уже его философии жизни, отношения к цели, к Разуму, к
сложнейшим вопросам бытия, в которых я не готов разбираться. И
не решаюсь.
Мне ясно лишь одно: его Система не была сметой
расчетливого плановика - скорее ее можно сравнить с
потребностью исповедаться перед Временем. То чувство
благоговения перед жизнью, о котором пишет Альберт Швейцер, у
Любищева имело свои оттенок - благоговение перед Временем.
Система его была одухотворена чувством ответственности перед
Временем, куда входило и понятие человека, и всего народа, и
истории. Итак, он много сделал, поскольку следовал своей
системе, поскольку никогда не считал полчаса малым временем.
Его мозг можно назвать великолепно организованной машиной
для производства идей, теории, критики. Машина, умеющая творить
п ставить проблемы. Неукоснительно действующая в любых
условиях. Четко запрограммированная на важнейшую биологическую
проблему и безупречно проработавшая с 1916 года, то есть 56 лет
подряд. Нет, сам он, как уже выяснилось, не был роботом,
отнюдь: он страдал, и грустил, и совершал безрассудные
поступки, причинял себе неприятности, так что во всем остальном
он был подвержен обычным человеческим страстям. "С моей точки
зрения, - говорил он сам, - представление о человеке как о
машине есть суеверие, примерно такое же, как суеверие, что
лежит в основе составления гороскопов".