"Даниил Гранин. Пленные (Авт.сб. "Наш комбат")" - читать интересную книгу автора

- Unmoglich... Das Leben kann nicht so schrecklich sein... Traum...
Alles ist moglich... Bei Freud steht... Es ist nicht war... Bin Traum ist
nicht strafbar... Habe kein Angst... Alles vergeht... Ich weib... Das
wahre Leben ist Kindheit... Mein Onkel... Wir sitzen im Garten...
[Невозможно... Жизнь не может быть так ужасна... Сон... Все возможно... У
Фрейда есть... это не реально... Сон не наказуем... Не боюсь... Все
пройдет... Знаю... Настоящая жизнь - это детство... Мой дядя... Мы сидим в
саду... (нем.)]
Мы обогнали старуху. Она брела, опираясь на палку, нет, то была не
палка, а лакированная ножка столика. Девичьи золотисто-пепельные волосы
свесились на ее закопченное лицо. Увидев немцев, женщина даже не
удивилась, ничего не крикнула, она подняла палку, пошатнулась, я поддержал
ее. Она могла только поднимать и опускать палку.
Ефрейтор закрыл голову руками. Лейтенант, не двигаясь, следил за ней,
потом он взглянул на нас с торжеством.
- Боитесь, - сказал я. - Angst!
Внезапно я понял, что никак не могу доказать ему, что это не сон. Что б
он ни видел, он будет твердить свое, и ничем его не убедить...
Ефрейтор вдруг не выдержал и закричал, и тогда я тоже закричал,
замахнулся прикладом на лейтенанта, а ефрейтор ударил его.
Максимов выстрелил в воздух, какие-то бойцы выскочили из дота,
растащили нас.
- Дурила ты, так тебя растак! - накинулся на меня Максимов. - Под
трибунал захотел? Пусть он утешается. Иначе тронуться может. Приведем
психа, какой с него "язык" будет?!
У лейтенанта текла кровь из носа, он не вытирал ее и, твердо глядя мне
в глаза, говорил:
- И во сне бывает больно.
Максимов погнал его вперед. Теперь я шел рядом с ефрейтором, а
лейтенант шел впереди и говорил громко, безостановочно, не обращая
внимания на цыканье Максимова.
Голос его гудел в моей голове. Я плотнее завязал наушники, чтобы не
слышать его. Если б я не знал языка!.. Хорошо было Максимову, он шел себе
и шел и не обращал внимания на немца.
У самого штаба нам попались сани с мертвецами, уложенными в два ряда и
прикрытыми брезентом. Внизу лежал труп молодой женщины. Волосы ее
распустились, голова моталась, запрокинутая к небу. А над ней торчали
чьи-то ноги, и сапоги стучали по лицу.
- Боже, сделай так, чтобы я проснулся! - хрипло сказал лейтенант. - Я
хочу проснуться. Я буду жить иначе. Это ведь все не со мной... Это не я!
Вы тоже спите. Вы все спите!
- Смотри, смотри, - говорил Максимов. - Может, когда приснится.
В штабе мы сдали немцев дежурному и сели у печки в комнате связных. Я
сразу задремал. Максимов меня еле растолкал и заставил выпить чаю и дал
кусок сахару. Это он заработал у связных за рассказ о немцах. Не знаю,
чего он им наговорил. Я пил и смотрел в кружку, как тает и обваливается
кусок сахару. Связные рассуждали: симулянт этот немец или он псих? Потом
Максимов расспросил насчет второго фронта, когда его наконец откроют.
Под вечер мы собрались к себе, на передовую. Во дворе мы увидели наших
немцев, их выводили после допроса. Ефрейтор посмотрел на меня и сказал: