"Даниил Гранин. Ты взвешен на весах... (Авт.сб. "Наш комбат")" - читать интересную книгу автора

очевидно, в том, думал он, что чувство это неискреннее, потому что
искренние чувства несхожи и у каждого они должны выражаться по-своему.
Заиграл оркестр. Траурная мелодия поднялась над гробом, над венками,
подушечками, и в зале впервые повеяло тайной человеческой смерти, ее
вечной загадкой.
На кладбище поехало совсем немного народа. Хватило двух автобусов,
остальные пришлось отпустить. Ехали долго. Долго стояли у переезда. Дождь
перешел в снег. Крупные хлопья таяли в желтых лужах. В автобусе говорили о
болезнях, обсуждали, почему Малинин последние годы не выставлялся, одни
считали, что у него был кризис, другие, что он болел. Щербаков досадовал
на себя за бесхарактерность. Когда гроб понесли из зала, большая часть
публики куда-то пропала, непонятно было, как могло сразу исчезнуть столько
людей. Те, кто замешкался, боком пробирались мимо администратора - Нины
Гургеновны, которая громко приглашала в автобусы. Осмотрев сидящих там,
она пожаловалась Андрианову: все старики, кто же гроб нести будет?
Андрианов покачал головой:
- Ни стыда, ни совести.
На нем было новенькое пальто коричневой кожи, оно ярко блестело, и весь
он, высокий, плечистый, блестел здоровьем и приветливостью.
- Вот Щербаков поедет. Верно?
- О чем разговор, - сказал Щербаков и полез в автобус.
Сидя в автобусе, он видел, как Андрианов поднял зонт, нажал кнопку,
черный купол раскрылся, Андрианов под ним проводил Нину Гургеновну к
передней машине, сам же отправился куда-то своей легкой походкой. Щербаков
ругал себя, но отказать Андрианову не мог. Со студенческих времен он
признавал первенство Андрианова и привык подчиняться ему. Андрианов был
гордостью их выпуска. Впрочем, успех его не имел прямого отношения к его
дарованию. Скорее он был обязан счастливому своему характеру, а еще точнее
натуре, потому что характер Андрианова определить было трудно, зато
имелись качества, привлекавшие к нему всех, - веселость, ровная
приветливость со всеми, готовность помочь, и в то же время была цепкость,
уверенность в себе, он умел держаться с начальством с достоинством
человека талантливого, и начальство его уважало.
Земля на кладбище раскисла. Гроб был тяжелый. Щербаков нес и смотрел
себе под ноги, боясь поскользнуться.
За железными прутьями кладбищенской ограды раскинулась стройка. Там в
синем дыму рычали панелевозы. Длинные жилые корпуса наращивали третий
этаж. Кран медленно опускал квадрат стены с готовым окном. Сквозь
запыленное стекло навылет скользило серое косматое небо. Панель встала на
место, и Щербаков подумал, что отныне из этого окна всегда будет видно
кладбище, похороны, кресты и обелиски. Ничего плохого в этом нет, думал
он, зря кладбища стараются отодвигать подальше, на окраины, зря чураются
их. Лично он сохранял бы небольшие кладбища посреди города. Чтобы помнить
о бренности жизни. Чтобы хоронили при всех, чтобы водили школьников для
размышлений; как это у Пушкина - младая жизнь чтобы играла у гробового
входа. Смерть надо использовать для улучшения человека. Мысли эти
нравились Щербакову. Когда-нибудь, когда ему не надо будет служить в
театре и он не будет зависеть от заказов, он напишет серию акварелей -
разные кладбища, могилы. Надгробья - заброшенные, ухоженные, пышные,
тщеславные... Не смерть я воспеваю, а жизнь, скажет он, если его станут