"Даниил Гранин. Все было не совсем так" - читать интересную книгу автора

наверняка все понимал, понимал, чем это грозит сыну, и если он попросил,
значит, это было ему надо для другой жизни.


АСЯ

В Ульяновское танковое училище мы прибыли с фронта. Офицерами. Старшие
лейтенанты, капитаны. В орденах и медалях. И попали под начальство старшин.
Они принялись нас гонять на строевую подготовку, на вечернюю прогулку, с
песней "За-а-певай! Давай ножку!". Шел 1943 год. Фронтовики народ вольный.
Слали всех туда-то. Дальше фронта не пошлют, больше пули не дадут.
Казарменная жизнь была непривычной. Койку надо заправлять.
В столовую строем. Зарядка. Быстро наладили самоволки. Налаживание в
том состояло, чтобы обзавестись девахами, ночевкой, а то и квартирой.
Кормили в училище скудно. Много часов уходило на политзанятия. Эту дурость в
разгаре войны... Не могу сказать, чтобы мы рвались на фронт. В Ульяновске я
впервые почувствовал прелесть мирной жизни. Не стреляли. В Ленинграде ведь
как: даже когда нас отвозили на отдых - помыться, вшей перебить, - все равно
нас доставали бомбежки, снаряды. Спали не раздеваясь. Сапоги скинешь,
ремень, пилотку долой, а остальное - только что пуговицы расстегнешь.
Шинелью прикроешься. Портянки просушишь, вот и вся спальня. А здесь хоть в
казарме, однако - простыни, одеяло, матрац пружинный. Кровати двухъярусные,
мне достался второй этаж. Соседом по койке был башкир Юсуп. Ночью он будил
меня, шептал: "Пойдем поссым". Я отмахивался - не хочу, зачем будишь. Он
говорил - скучно одному слезать, влезать. И так каждую ночь. Все это знали,
поменяться местами ни с кем не получалось. Давал за обмен месячный паек
папиросный. Не брали. Тогда решил искать пристанища городского. Один из
курсантов пригласил меня на вечер в "культурный дом". Пришли. Дом стоял на
горке, над садом. Двухэтажный. Верхний этаж с большим балконом занимала
семья хозяев. В гостиной за столом с плюшевой скатертью расположилось
общество. Глава семьи - седоголовый, крупный, львиный мужчина, если
по-старинному - землеустроитель; если по-довоенному - начальник облзо, что
означало Областное земельное управление. Две его дочери, еще их подруга,
мамаша, какие-то мелькающие тетки. Сидели, пили чай, ели пирог с капустой,
нас расспрашивали про фронт. Он - с Уральского, я - с Ленинградского. Для
них без разницы, главное - когда кончится война. Это наше русское постоянное
вглядывание в будущее, не жизнь, а ожидание жизни, нормальной жизни,
ожидание, которое поглотило поколение моих родителей, затем и мое поколение.
А нынче уже мои дети тоже вглядываются и докучают: ну, что будет? Когда
кончится инфляция, когда покончат с преступностью? Когда начнется жизнь?
Потом играли в карты, потом Ася одна пела под пианино. Родители ушли.
Мы долго еще сидели, спустились в сад. Теплынь была заполнена сиренью. Это
была сиреневая чаща. Целовались. Мы остались. Спали на дощатом балконе.
После этого я часто приходил к Асе, оставался. Нам было хорошо, а мне
особенно. Ася где-то работала. Сестра ее часто дежурила в госпитале. Мой
товарищ, кажется его звали Лева, вскоре позвал меня в другую, более хлебную
компанию. Он использовал меня для представительства. Я должен был читать
стихи, говорить о литературе, придавать интеллигентности офицерскому
составу. Меня приглашали для старта. Потом обо мне забывали, я даже мешал,
потому как пил мало, карты не любил, и вообще интеллигентность быстро