"Грэм Грин. Третий" - читать интересную книгу автора

- Знаменитый едкий юмор, - отметил журналист.
Потом он указал на жующего хлеб маленького седого человека с двумя
выпирающими зубами. - Вы случайно не знаете, это Кэри?
- Понятия не имею. Что за Кэри?
- Дж. Г. Кэри, разумеется.
- Никогда о таком не слышал.
- Вы, писатель, живете в каком-то другом мире. У меня задание
встретиться с ним.
И Мартинс смотрел, как журналист идет к великому Кэри, а тот, отложив
корку хлеба, приветствует его деланной улыбкой. Журналист получил задание
встретиться не с Декстером, однако Мартинс невольно ощутил гордость - до сих
пор никто не обращался к нему как к писателю: это чувство гордости и
значительности заглушило досаду, что Лайм не встретил его в аэропорту. Нам
никогда не свыкнуться с тем, что многие значат для нас больше, чем мы для
них, - Мартинс чувствовал себя задетым, стоя у двери автобуса и глядя на
снежинки, падающие так редко и мягко, что громадные сугробы среди
разрушенных зданий, казалось, были не результатом этих скудных осадков, а
вечно лежали под слоем вечного снега.
Лайм не встретил Мартинса и возле отеля "Астория", на конечной
остановке автобуса, не было в отеле и никакой записки - кроме загадочной,
адресованной мистеру Декстеру совершенно неизвестным человеком по фамилии
Крэббин: "Мы ждали, что вы прилетите завтра. Пожалуйста, оставайтесь на
месте. Я в аэропорт и обратно. Номер в отеле заказан". Но Мартинс был не из
тех, кто остается на месте. В гостиной отеля рано или поздно произойдет
инцидент, жизнь осложнится. Мне и сейчас слышатся его слова: "С инцидентами
покончено. Хватит", - сказанные перед тем, как с головой окунуться в самый
серьезный из инцидентов. У Ролло Мартинса всегда был внутренний конфликт -
между нелепым именем и доставшейся от прапрадеда голландской фамилией. Ролло
пялился на всех проходящих женщин, а Мартинс открещивался от них. Трудно
сказать, кто писал вестерны, Мартинс или Ролло.
Адрес Лайма у Мартинса имелся, а человек по фамилии Крэббин не вызвал у
него ни малейшего любопытства; было ясно, что произошла ошибка, однако пока
он не связывал ее с разговором во Франкфурте. Лайм писал Мартинсу, что
разместит его у себя в большой реквизированной у нациста квартире на окраине
Вены. Лайм мог бы расплатиться за такси, поэтому Мартинс поехал прямо к
дому, расположенному в третьей (английской) зоне. Оставив водителя ждать, он
пошел на четвертый этаж.
Как быстро человек обращает внимание на тишину даже в таком тихом
городе, как Вена, с медленным снегопадом. Еще не дойдя до третьего этажа,
Мартинс понял, что Лайма здесь не найдет, но тишина была настолько глубокой,
что говорила не просто об отлучке - он стал догадываться, что Лайма не найти
во всей Вене, а когда поднялся на четвертый этаж и увидел на ручке двери
большой черный бант, - то и во всем мире. Конечно, бант мог означать, что
умерла кухарка, экономка, кто угодно, помимо Гарри Лайма, но Мартинс понял -
он догадывался об этом еще двадцатью ступенями ниже, - что Лайм, тот самый
Лайм, который вот уже двадцать лет, с первой встречи в тусклом коридоре
колледжа, когда надтреснутый колокол звонил к молитве, был его обожаемым
кумиром, скончался. Мартинс не ошибся или ошибся не совсем. После того, как
он позвонил в квартиру полдюжины раз, из соседней двери выглянул низенький
угрюмый человек и раздраженно сказал: