"Сюзанна Грегори. Чума на оба ваши дома ("Хроники Мэтью Бартоломью" #1) " - читать интересную книгу автора

непревзойденную научную славу колледжа. Уилсон придерживался более
традиционных взглядов и считал, что школярам пристало слушать за едой
отрывки из Священного Писания, дабы укрепить свои духовные устои.
Бартоломью разглядывал коллег. Справа от него брат Майкл склонился над
подносом, жадно заталкивая в рот куски мяса. Бартоломью предложил ему блюдо
с томленными в масле овощами и получил в ответ, как обычно, отвергающий
взгляд. Майкл был твердо убежден, что овощи повредят его пищеварению, и
питался практически исключительно мясом, рыбой и хлебом в огромных
количествах. Бартоломью вспомнилось странное поведение бенедиктинца прошлой
ночью. Объяснялось ли оно недомоганием, на которое тот сослался, или ему
что-то было известно о смерти Августа? Бартоломью никогда еще не видел
тучного монаха в таком состоянии, однако, что бы его ни расстроило, это
определенно никак не отразилось на его аппетите.
Элфрит сидел между Бартоломью и отцом Уильямом. Когда за едой
дозволялись разговоры, францисканцы обыкновенно беседовали о богословии на
латыни. Бартоломью сравнивал двух монахов. Элфрит был высокий и худой, с
землистым лицом и серыми глазами, которые часто принимали отсутствующее
выражение. По мнению Бартоломью, ему недоставало душевной теплоты, но он был
сострадателен, втихомолку помогая многим самым бедным пациентам, и предан
своему делу. Отец Уильям был того же роста, но куда плотнее. Как и Элфриту,
ему было под пятьдесят, но волосы у него оставались густыми и каштановыми.
Глаза его часто горели фанатичным огнем, и Бартоломью мог поверить слухам,
будто когда-то его орден поручил ему разыскивать еретиков, а в Кембридж его
отправили за то, что он переусердствовал.
Уилсон был среди профессоров самым старшим. Ему, пожалуй, было чуть за
пятьдесят, и он отличался необыкновенно отталкивающей внешностью. С его
сухих темных волос постоянно сыпалась перхоть, которая усеивала мантию,
болезненно красное лицо украшала россыпь прыщей, не пощадивших и самого
последнего из его многочисленных подбородков. К нему склонился, что-то
нашептывая, Суинфорд. Этот профессор приходился дальним родственником
семейству могущественного герцога Норфолкского и имел значительный вес в
университетских кругах. В местах, где колледжи зависели от старшинства и
авторитета профессоров и мастера, Майкл-хауз своей влиятельностью во многом
был обязан именно Суинфорду. Уилсону придется всячески умасливать его.
Суинфорд был благообразным мужчиной примерно того же возраста, что и
францисканцы, но выправка у него была военная, а не монашеская, и вел он
себя самоуверенно и с апломбом. Его густые седые волосы всегда были
аккуратно причесаны, бородка выглядела холеной. Он - единственный из
преподавателей, исключая мастера, кому дозволялась роскошь иметь отдельную
комнату и собственного слугу, и за эту привилегию он щедро платил колледжу.
Рядом с его внушительной фигурой Элкот казался маленькой пичужкой.
Бартоломью насадил на кончик ножа ломтик репы и принялся задумчиво его
жевать. Элкот сказал, привратники и Агата готовы поклясться, что никто,
кроме гостей, не покидал колледжа с той минуты, как ворота были закрыты
после попытки братьев Оливеров спровоцировать побоище. Это означало - если
только кто-нибудь не проник в колледж до начала празднеств и не оставался
внутри до тех пор, когда ворота открыли на следующее утро, - что убийцу
следовало искать среди членов коллегии. Мест, где можно спрятаться, в
Майкл-хаузе нашлось бы немного: комнаты заняты студентами, преподавателями,
коммонерами или прислугой, и все, кроме Суинфорда, делили жилье по меньшей