"Роберт Грейвз. Царь Иисус" - читать интересную книгу автора

Глава пятая НАСЛЕДНИЦА МЕЛХОЛЫ

Поразив своего предшественника царя Антигона Маккавея, царь Р1род
первым первосвященником избрал безвестного вавилонского еврея из дома Садока
по имени Ананель, но вскоре сместил его ради брата Ма-риамны,
семнадцатилетнего наследника Маккавеев. Однако неуместное ликование толпы,
когда мальчик совершал богослужение во время праздника, послужило причиной
его смерти. Как-то вечером его утопили в общественной бане в Иерихоне во
время веселого соревнования в воде двух команд придворных Ирода, к которым
он так неосторожно присоединился. Ананель опять стал первосвященником, но
ненадолго. Еще несколько первосвященников сменилось, прежде чем был назначен
Симон, сын Боефа, и Ирод наконец решил, что должность попала в надежные
руки.
Симон родился в Александрии в семье левитов, но не первосвященников.
Маленький, умный, скромный, он был самым способным из учеников Александрии,
к тому же в некотором роде идеалистом, однако без религиозных предрассудков.
Ирод сначала поручил ему проверить родословную одного из кандидатов, чья
семья давно обосновалась в Армении, и Симон в своем нелицеприятном отчете
честно рассказал о темных пятнах в происхождении нескольких членов
Синедриона, родственников этого человека. Из них один или двое активно
исследовали родословную Ирода, которую Симон услужливо взялся сделать куда
более достойной, чем сам полагал. И Ирод, решив, что Симону не место в
Александрии, прикинулся безумно влюбленным в его дочь.
- Но как мне взять ее в жены, - спросил он своего брата Ферору, - и не
дать ее отцу приличное положение? Ведь другие жены сживут ее со света!
Итак, он назначил первосвященником Симона. Кстати, дочь Симона была
достаточно красивой, чтобы весь мир поверил, будто отец обязан своим
назначением ее замужеству, а не чему-то другому.
Симон стал преданным слугой Ирода, привязавшего его к себе крепкими
узами благодарности, ибо всегда был с ним уважителен и щедр. Прозвище
Канфаров его семья получила в честь жука-скарабея, который у египтян -
символ бессмертия. Все его родичи, хоть и считались фарисеями, но столь
пропитались греческой философией, что в Священном Писании евреев пидели лишь
чудесную реликвию варварской эпохи. Правда, они безукоризненно блюли закон,
но только дли того, чтобы напоминать непросвещенным: "Страх Божий есть
начало мудрости", ибо считали, что даже пера варваров предпочтительнее
атеистической анархии или борьбы соперничающих религий. Между собой они
сожалели об устаревшем взгляде евреев на Иегову как на одинокое божество, не
имеющее ничего общего с другими богами, требующее единства от своего народа
и пробуждающее в чужеземцах зависть или презрение в зависимости от того,
насколько хорошо или плохо у евреев шли дела.
Для Канфаров Иегова был всего-навсего одним из местных вариантов
Зевса-Олимпийца, и они от всей души мечтали о том, чтобы черты, отличающие
его от Зевса и от подобных ему богов Рима, Египта, Сирии, Персии и Индии,
как-нибудь сгладились ради всеобщего мира. Их собственное представление о
боге было столь грандиозным и абстрактным, что Иегова в сравнении с ним
казался обыкновенным демоном. Евреи, считали они, должны найти общий язык со
своими соседями-греками. Если бы греки не были столь ребячливы, смешливы и
беспечны даже в солидном возрасте, а евреи столь серьезны, старообразны и