"Аласдер Грей. Пять Писем из восточной империи " - читать интересную книгу автора

Среди орущих грузчиков и на-
валенных кучами тюков и бочек я заметил спокойную группу людей, одетых
в черное, с прикрепленными к запястьям церемониальными гонгами и алыми
наколенными повязками провожатых. Они ждали у свободной выемки причала. Нос
нашего судна вошел в эту выемку. Швартовщики закрепили канаты. Я вывел
процессию на берег.
Я узнал своего провожатого по зеленым туфлям, которые этим людям
полагается надевать, когда они приставлены к поэтам. Он напомнил мне, что
внутри дворцовых стен действует новый этикет, и повел меня со свитой к
воротам. Других пассажиров развели по другим воротам. Только теперь я
увидел, что в стене были сотни ворот, все высотой в половину человеческого
роста и достаточно широкие, чтобы вкатить или выкатить бочку. Свита помогла
мне опуститься на колени, и я пополз на них вслед за провожатым. Это была
наихудшая часть пути. Мы ползли очень долго, большей частью поднимаясь
вверх. Адода и врач помогали мне, как могли, по очереди толкаясь головами в
подошвы моих башмаков. Пол был устлан чем-то жестким и шершавым, и я очень
скоро изорвал в клочья свои наколенные повязки и расцарапал ладони. Через
двадцать минут я так устал и измучился, что с трудом сдерживал рыдания, и,
когда наконец мне помогли встать, я чувствовал то же, что Тоху, который
клялся во всеуслышание, что никогда больше не полезет сквозь эту стену.
Новый этикет заботится о том, чтобы почетные гости не забивали себе
головы бесполезным знанием. Мы не должны никуда ходить без провожатого и
смотреть на что-либо выше его наколенных повязок. Поскольку мой рост
составлял десять ступней, я мог опустить взгляд на эти алые полоски, лишь
подавшись вперед и прижав подбородок к груди. Освещаемые попеременно солнцем
и светильниками, мы шли то по паркету, то по каменным плитам, то по узорным
коврам, то по плотно утрамбованному щебню. Но мне мало что запомнилось
помимо боли в шее и икрах да еще причитаний Тоху, который беспрерывно
жаловался своей прислужнице. В конце концов я уснул. Мои ноги продолжали
двигаться, потому что их переставляли врач и Адода. Повар и секретарь,
оттягивая назад полы плаща, не давали мне сложиться в поясе и упасть. Потом
провожатый разбудил меня ударом гонга и сказал:
- Господин. Здесь твое жилище.
Я поднял глаза и увидел, что нахожусь в озаренном послеполуденным
солнцем вечнозеленом саду. Громко щебетали птицы.
Мы стояли у густой живой изгороди из кипарисов, остролиста и тиса,
поверх которой были видны только черепичные крыши некоторых строений.
Треугольные пруды, квадратные лужайки и прихотливые извивы травянистой
дорожки образуют симметричный узор вокруг центрального павильона. В каждом
углу сада имеется маленькая сосновая роща, где на ветвях покачиваются клетки
с коноплянками, жаворонками и соловьями. С одного толстого сука свисает
трапеция, а на ней сидит слуга, одетый кукушкой, и подражает голосу этой
птицы, которая плохо поет в неволе. В саду было много садовников: одни
аккуратно подстригали кусты, другие кормили птиц, взбираясь по приставным
лестницам. Одетые в черное и лишенные наколенных повязок, они были социально
невидимы, что создавало восхитительную атмосферу уединенности. Провожатый
негромко ударил в гонг и прошептал:
- Листы, что вырастают здесь, никогда не вянут и не опадают.
Вознаградив этот тонкий комплимент легкой улыбкой, я показал на мшистую
поляну. Там меня уложили и бережно раздели. Врач очистил меня. Адода