"Аласдер Грей. Пять Писем из восточной империи " - читать интересную книгу автора

принялась ласкать мое измученное тело, пока оно все не задышало в прогретом
солнцем воздухе. Тоху тем временем повалился наземь и оглушительно захрапел
в объятиях прислужницы. Я велел убрать парочку за куст остролиста,
откуда звук не доходил. Потом попросил заставить птиц умолкнуть, начиная с
коноплянок и кончая кукушкой. По мере того как садовники накрывали клетки
тканью, тишина становилась все глубже, а когда постепенно угас голос
кукушки, воцарилось безмолвие, и я снова заснул.
Перед закатом Адода разбудила меня лаской и одела во что-то легкое.
Повар приготовил на жаровне закуску, достав запасы из своего мешка.
Провожатый нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Мы стали есть и пить;
врач что-то добавил в чай, из-за чего я сделался бодрым и веселым.
- Идем! - сказал я, вскакивая с места. - За мной, к павильону!
И вместо того чтобы следовать всем извивам дорожки, я перешагнул через
недавно посаженную живую изгородь из бирючины, не достигавшую мне даже до
колена.
- Господин! - вскричал немало обеспокоенный провожатый. - Прошу тебя,
не обижай садовников! Не их вина, что изгородь еще не высока.
- Садовники для меня социально невидимы, - ответил я.
- Но они видят тебя по долгу службы, и почетные гости не должны обижать
слуг императора. Это противоречит этикету!
- Это не правило этикета, а всего лишь его условность, - возразил я, -
и этикет дозволяет поэту нарушать условности у себя дома. Идем же, Тоху.
Но Тоху, которого учили сочинять комедии для простонародья, боится
обижать людей из служебного сословия, поэтому я двинулся напрямик к
павильону один.
Павильон пятиугольной формы стоит на невысоком цоколе, опоясанном
ступенями; в каждом из углов голубая колонна поддерживает далеко выступающий
карниз. В центре скошенной крыши из зеленой черепицы устроена обсерватория,
а посреди каждой стены имеется дверь, увенчанная круглым окном. Двери были
заперты, но это меня не смутило. Воздух был еще теплый. Садовник положил
подушки на цоколь у его края, я лег на них и задумался о стихотворении,
которое мне будет приказано сочинить. Это противоречило всем правилам
обучения и этикета. Поэт не может знать тему, пока не получит повеление
императора. До той поры он должен думать только о совершенных образцах
прошлого. Но я знал, что мне предстоит воспеть великое деяние, а величайшим
деянием нынешнего века стало строительство нового дворца. Сколько миллионов
людей лишилось крова при расчистке места? Сколько девушек-сирот было отдано
в наложницы грубым надсмотрщикам? Сколько пленников умерло от непосильной
работы в каменоломнях? Сколько мальчиков и девочек было схвачено с поличным
и забито насмерть при попытке отереть пот, что заливал глаза их несчастным,
не справляющимся с нормой отцам? И все же стройка, которая варварам
представляется длинной, хитроумно расчисленной цепью жестокостей, дала
империи это спокойное, нерушимо-торжественное средоточие, где и почетные
гости, и слуги могут вкушать мир и благоденствие до конца времен. Вот
поистине великая тема для трагического творения. Распространялся слух, что
дворец возведен вокруг того места, где река, орошающая империю, делится
надвое. Если в какой-либо провинции назреет мятеж, верховный наставник по
водному хозяйству может перераспределить воду так, чтобы вызвать там
засуху - полную или частичную, по своему усмотрению. Слух одобрен
императором, и я убежден, что он соответствует действительности.