"Аласдер Грей. Пять Писем из восточной империи " - читать интересную книгу автора

маленькой ложечкой и бутылочкой и бережно собрала с моих щек священные слезы
радости, что бегут из глаз у всякого, с кем говорит император. Прислужница
Тоху принялась слизывать его слезы с ковра. Я позавидовал ему - ведь он
больше, чем я, увидит во дворце и сможет описать увиденное в стихах, когда
получит повеление. Идти на базары мне не хотелось, но я мечтал заглянуть в
сокровищницы, амбары, зернохранилища, мастерские, пантеоны и сады
справедливости. Как, оставаясь
дома, узнать об этом хоть что-нибудь? В новом руководстве по этикету
сказано: "Просьбы о знаниях не могут быть выражены иначе как просьбы о
вещах". Поэтому я сказал:
- Нельзя ли украсить голые стены этого великолепного зала планом нового
дворца? Это поможет поварихе моего коллеги водить его, куда нужно.
- Не говори за меня, Боху! - вскричал Тоху. - Император будет посылать
провожатых, чтобы повариха следовала за ними, а я - за ней. Я не нуждаюсь ни
в чем помимо того, что уже даровано императором.
Не обращая на него внимания, провожатый ответил мне:
- Твоя просьба услышана и будет рассмотрена.
Согласно новому руководству по этикету, этот ответ означает: "Нет", или
"Может быть", или "Да, спустя очень долгое время".
Провожатый ушел. Я не мог унять волнение. Поскольку ни самый лучший чай
повара, ни снадобья врача, ни ласки Адоды не возымели действия, я поднялся в
обсерваторию и попытался, следуя совету императора, обрести покой в
лицезрении звезд. Но, как он и предвидел, это не помогло тоже, поэтому я
воспользовался его разрешением и, позвав секретаря, продиктовал это письмо.
Не бойтесь его читать. Вы помните, что сказал император. К тому же
почтальон, который переписывает письма до отправки их с почтовыми голубями,
всегда опускает опасные фрагменты. Может быть, он вдобавок выправит мой
стиль, ибо фразы у меня выходят большей частью слишком короткие и нервные.
Первый раз в жизни я взялся сочинять прозу, а ведь я, как вы знаете, поэт.
До свидания. Я напишу вам еще из вечнозеленого сада. Ваш сын Боху.
Продиктовано за 27 дней до окончания старого календаря.
Письмо второе
Дорогая мама! Дорогой папа! Оказывается, я до сих пор люблю вас больше
всего на свете. Мне по душе моя свита, но она состоит из слуг, которые не
могут со мной разговаривать. Мне по душе верховный наставник по литературе,
но он говорит только о поэзии. Мне по душе поэзия, но я не сочинил еще ни
строчки. Мне по душе император, но я его никогда не видел. Я продиктовал
предыдущее письмо, потому что он сказал, что мое одиночество излечится от
общения с родителями. Так и вышло на какое-то время, но вместе с тем
нахлынули воспоминания о моей жизни у вас до пятилетнего возраста, о
яростных днях счастья и страха, диких побоищ и бесшабашных праздников.
Каждый из вас что-то свое во мне любил и ненавидел.
Ты, мама, любила со мной разговаривать, и мы вели нескончаемую шутливую
беседу, пока ты вышивала форменные рубашки для полицейских, а я играл
пуговками и цветными обрезками шелка. Ты была маленькая и миловидная, но
говорила такие смелые вещи, что твоя сестра, женщина легкого поведения,
взвизгивала и затыкала уши, - а мы с тобой хохотали до слез. Но ты
ненавидела мои отлучки на улицу и однажды заперла меня на час в своем
сундуке с тканями за то, что я пошел гулять в праздничных башмачках.
Башмачки с жабами на носах вырезал мне из дерева отец. Ты положила на них