"Аполлон Григорьев. Один из многих" - читать интересную книгу автора

И она вышла, захлопнувши с гневом дверь.
Севский опять упал на диван, изнеможенный, больной, и с ним начались
припадки женской истерики.
Ему необходимо было быть у Мензбира. Но как?
Наконец он вспомнил, что жена его дяди любит его, что она несколько раз
вызывала его на откровенность.
Он был горд для откровенности.
Но он был влюблен.
И впервые, может быть, человеческое достоинство и гордость принесены им
в жертву.
- Но... лгать, лгать, боже мой! - продолжал он вставая, - но вечно
лгать.
- И сметь еще любить? - прибавил он с негодованием на себя. Но он
запечатал письмо и спросил одеваться.
А ведь точно любовь - хула в душе раба!

-----

По очень большой, но неприятно голой желтой зале одного дома на Песках
{13} расхаживал маленькими, скорыми шагами старик лет 60, небольшого росту,
седой, с быстрыми, беспрестанно бегавшими глазами... Старик был
по-домашнему, в шелковом халате, сшитом сюртуком. Он беспрестанно поправлял
свечи, расставленные по всем маленьким столикам залы и обливавшие ее
желтизну особенным, отвратительным светом. Старик то раскладывал мелки на
четырех приготовленных столах для карт, то заглядывал своими маленькими
беглыми глазами в полуотворенные двери передней, то поправлял пюпитр для
скрипки, поставленный подле прекрасного виртовского рояля. Какое-то
лихорадочное беспокойство просвечивалось в его непреодолимой заботливости.
- Анна, Анна! - закричал он в двери, которые вели в другую комнату.
На крик его явилась малорослая Женщина лет 30, настоящий, неподдельный
тип чухонки {14} или ведки, {15} ибо, как все чухонки, она обижалась своим
чухонским происхождением. Что-то гнусно-наглое было в ее лице, довольно,
впрочем, красивом.
- Анна, - повторил старик, - что же не выдет Лидка? пора, уж десять
часов.
- А мой пошем знайт? твой Лида, а не мой, - грубо сказала чухонка,
захлопнув дверь ему под нос.
Старик с досадою топнул ногой.
- Пора мне с ней разделаться, проклятою, - проворчал он сквозь зубы, -
да и надоела уж, право.
Он опять начал ходить из угла в угол, поглядывая по временам в окно.
- Лида, - вскричал он, - Лида, а Лида?
- Что вы, папенька? - послышался серебряный голос.
- Пора, матушка, скоро наедут. -
- Сейчас, дайте мне застегнуть спензер. {16}
И через минуту дверь другой комнаты отворилась, и оттуда выпорхнула
девочка лет пятнадцати, маленькая, как кукла, вся - выточенная, как кукла,
но выточенная великим художником.
Она была мала - мала до той уродливости, которая есть высшая красота и
малейший шаг за которую дальше будет безобразием. Ее мягкие