"Аполлон Григорьев. Листки из рукописи скитающегося софиста" - читать интересную книгу авторамне, что "это _именно_ и _опасно_ и с одной стороны неприлично"... Я смолчал
- здесь было не место объясняться. Он прав, может быть, но замечаниям пора положить конец. Конец - но вместе с этим конец и всему. Будь воля рока - она влекла меня, она опутала меня сетями, которые можно только разрубить. Минута настала. Написал письмо к Кр<ылов>у, желчное и умное, но софистическое во всяком случае. Я знаю сам, что я не прав. - Завтра я иду к Стр<оганову>, - сказал я Фету. - Зачем? - Проситься в Сибирь. Он не поверил. Хочу молиться, в первый раз <за> этот год. Есть вечное Провидение - ж я хочу знать его _волю_. XXXIX Я оставлен самому себе... Вперед же, вперед... XL Разговор с Стр<огановым> был глуп - потому что я не хотел быть откровенен. Но дело идет. От него я поехал к An поражена моим намерением - и между тем почти сквозь судорожный смех сказала мне: c'est pour la premiere foi que vous etes homme. {в первый раз вы чего стоит ей это спокойствие. При прощанье я пожал ее руку, и мне - эгоисту было как-то отрадно это пожатие. К чему таиться? мне было весело, что эта душа вполне принадлежит _мне_, что она страдает моими страданиями. Целый вечер мы говорили с Фетом... Он был расстроен до того, что все происшедшее казалось ему сном, хотя видел всю роковую неизбежность этого происшедшего. - Черт тебя знает, что ты такое... Судьба, видимо, и явно хотела сделать из тебя что-то... Да недоделала, это я всегда подозревал, душа моя. Мы говорили о прошедшем... Он был расстроен видимо... Да - есть связи на жизнь и смерть. За минуту участия женственного этой мужески-благородной, этой гордой души, за несколько, редких вечеров, когда мы оба бывали настроены одинаково, - я благодарю Провидение больше, в тысячу раз больше, чем за всю мою жизнь. Ему хотелось скрыть от меня слезу - но я ее видел. Мы квиты - мы равны. Я и он - мы можем смело и гордо сознаться сами в себе, что никогда родные братья не любили так друг друга. Если я спас его для жизни и искусства - он спас меня еще более, для великой веры в _душу человека_. О да! есть она, есть эта великая вера, наперекор попам и филистерам, наперекор духовному деспотизму и земной пошлости, наперекор гнусному догмату падения. Человек пал... но вы смеетесь, божественные титаны, великие богоборцы, вы смеетесь презрительно, вы гордо подымаете пораженное громами рока, но благородно-высокое чело, вы напрягаете могущественную грудь под клювом подлого раба Зевеса. Ибо знаете вы, что не воля Зевеса, но воля |
|
|