"Аполлон Григорьев. Мои литературные и нравственные скитальчества" - читать интересную книгу автора

крутыми мерами, от строгих увещаний Сергею Ивановичу до зверообразных
взрывов, свойственных вообще нашей, весьма взбалмошной, хоть и отходливой
сердцем породе.
Но смирным, "нежным" сердцам отец нисколько не мешал. Напротив, сам,
бывало, придет, балагурит с ними, неистощимо и интересно рассказывает
предания времен Екатерины, Павла, двенадцатого года, сидит чуть не до
полночи в табачном дыму, от которого, бывало, хоть "топор повесь" в воздухе
маленькой комнатки, - а поймает некоторых, так сказать, своих любимцев и в
парадные комнаты позовет - и "торжественным", т. е. не обычным, чаем угощает
часов в семь вечера...
Потому точно: люди все были подходящие и уступчивостью и добрыми
правилами отличались. Многие даже приятными талантами блистали - и гитара
переходила из рук в руки, и молодые здоровые голоса, с особенною крылосною
грациею и с своего рода меланхолиею, конечно, более, так сказать, для шику
на себя напущенною, воспевали или:

Под вечер осенью ненастной
В пустынных дева шла местах, {8}

или "Прощаюсь, ангел мой, с тобою...", {9} или - с особенною
чувствительностию:

Не дивитесь, друзья,
Что не раз
Между вас
На пиру веселом я
Призадумывался, {10}

на известный глубоко задушевный народно-хохлацкий мотив, на который
доселе еще поется эта песня Раича во всякой стародавней "симандро"
(семинарии) и "Кончен, кончен дальний путь..." {11} во всякой лакейской,
если лакейские еще не совсем исчезли с лица земли... Отец мой - и это,
право, было очень хорошее в нем свойство, как вообще много хороших свойств
выступит в нем в течение моего правдивого рассказа, - любил больше заливные
народные песни, но с удовольствием слушал и эти, тогда весьма ходившие в
обороте романсы. Мать моя также в свои хорошие минуты до страсти любила
музыку и пение.
Все это было прекрасно, и хорошая нравственность молодых людей, и
кротость их, и их песни, и их невинные, приличные возрасту их амурные
похождения, которые отец, начинавший уже жить в этом отношении только
воспоминаниями, выслушивал с большим любопытством, приговаривая иногда
светское присловие: "знай наших камышинских", и которые я, притаившись во
тьме какого-нибудь уголка, подслушивал с странной тревогой... Все это было
прекрасно, повторяю, - и отец, сберегая Сергея Иваныча от людей буйных и
удовлетворяя собственному вкусу к мирным нравам, имел, без сомнения, в виду
и во мне развить добрую нравственность, послушание старшим, необходимую
житейскую уступчивость и другие добродетели.
Но есть в беспредельной, вечно иронической и всевластной силе,
называемой жизнию, нечто такое, что постоянно, злокозненно рушит всякие
мирные Аркадии; есть неотразимо увлекающие, головокружащие вихри, которые,