"Сергей Тимофеевич Григорьев. Иегудиил Хламида " - читать интересную книгу автора

- Это я! Я посмел! - ответил Алексей Алексеевич. - Я говорил вам, что
такую вещь и посылать в цензуру опасно.
Хламида сорвал с себя шляпу и хлестнул ею по столу:
- А по-моему, можно и должно!
- Не очень петушитесь, Пешков, - сказал Семен Иванович. - К чему
вдруг сокол? Мало ли вам других птиц?
- Я запрещаю печатать мои стихи с этими глупыми поправками!
- "Запрещаю!" Подумаешь тоже! Как это "запрещаю", если цензор написал
"разрешаю"? Это не дело! Для кого вы пишете? Для наборщиков?
- В таком случае - прощайте! - Иегудиил Хламида нахлобучил шляпу и,
стукнув палкой по столу, вскричал: - Я понимаю его (он поднес палку под
нос издателя), но вас (он отступил и надменно поклонился секретарю) - нет!
Хламида вышел, задевая сапогами стулья. Секретарь и издатель
прислушались. Хламида потоптался в передней и повернул не вниз, к выходу,
а вверх, по шаткой лестнице на антресоли, где помещалась корректорская.
Оба, и редактор-издатель и секретарь, облегченно вздохнули.
- Обойдется! - сказал секретарь.
- Не уйдет! - сказал Костерин. - Вы с ним еще поговорите. Ведь
стихи-то стали еще лучше... Без реву...
- Попробую, Семен Иванович.
Осторожно ступая, Семен Иванович вышел из редакции. В передней
прислушался в сторону антресолей и через типографию, двором и черным
ходом, вернулся домой.


Корректура

На антресолях, в корректорской, струя угар, шумел на огромном круглом
подносе пятиведерный самовар, давно не чищенный, в зеленых пятнах и белых
потеках. Катя Волжина и Ольга Розанова (Розанчик) читали первую
корректуру.
В корректорскую робко вошел секретарь редакции. Он оставил внизу свою
серую крылатку и оказался в сером аккуратном пиджаке и белых майских
брюках.
- Можно и мне чайку?
- Что вы, Алексей Алексеевич, "можно ли"? - воскликнула Катя.
Пешков отодвинулся со стулом от самовара.
Наливая себе чай дрожащей рукой, Алексей Алексеевич обратился к
девушкам:
- Вот извольте взглянуть. Господа, может быть, он вас послушает...
Катерина Павловна, уговорите его. Он нас хочет оставить без большого
фельетона. А завтра воскресенье. На него накатило, а газета без фельетона.
Волжина остановила взгляд на лице Пешкова; он еще хмурился, но правый
глаз его был уже прищурен, и на лицо просилась добрая, лукавая улыбка.
- Он напишет, он согласится, - нежно пропела Волжина. - Он у нас
хороший!
- О чем же написать? - спросил, хмурясь, Пешков.
- Да о чем хотите, голубь мой сизокрылый! - всплеснул руками Алексей
Алексеевич. - О фонарях, о мостовых, о Струковском саде, о пристанях, о
пароходах...