"Сергей Тимофеевич Григорьев. Пароход на суше " - читать интересную книгу автора

всякий случай зашила в подоплеку рубахи три целковеньких.
Наше село Куженкино приписано было к Хотиловскому Яму*. Мы -
природные ямщики. Стоит Куженкино на самом московском шоссе. По тракту,
вернее - вдоль тракта, потому что вол камня не любит, - всегда гнали волов
на мясо в Питер со степей саратовских, с Астрахани, с Дону и Кубани, а
главное, из Черкасска, потому что в Питере очень уважают черкасское мясо.
_______________
* Я м - почтовая станция, почтовый поселок.

Двинулись мы не торопясь вдоль шоссе. Волы идут и пасутся. А по шоссе
в обе стороны дилижансы трубят, возы; курьеры на лошадях и на тройках
скачут. До Питера без малого четыреста верст!
Хозяин - на первом возу и большею частью спит. На другом возу - его
хлопцы. Тоже спят. Я один за всех работник. Волы, запряженные,
остановились, я подгоняю: "Цоб-цобе!" И опять заскрипели колеса.
Скотины гнал наш хозяин порядочно: восемьдесят голов, а восемьдесят
первый - единственный среди волов бугай, то есть бык. В быке и была вся
сила. Муругий бык, здоровенный. Рога - ухват такой, что трехведерный чугун
из печки доставать! Глаз огненный, кровавый! Под атласной кожей жилки
играют! Ужасный бык! Головастый! И звали его "Голова". А на шее у него,
как у волостного старшины, жестянка висит вроде знака. Те волы-то смирные,
как коровы, - куда бык, туда же и они. Поить пришла пора. Голова первым
пробует воду - годится? Тогда и волы пьют. Вода ржавая, торфяная; Голова
фыркнет и отойдет, и, уж будьте покойны, волы этой воды пить не станут.
Время у нас в пути шло по петуху. Вместо часов у хозяина на возу -
клетка реденькая из камыша, а в ней черный петух, облезлый весь,
бесхвостый, злой от скуки - ведь все один! У нас летом, знаете, чуть не
сутки солнце, а чем ближе к Питеру, тем ночи белее. Но петух этого не
признавал. Он в аккурат, как часы, захлопает крыльями, закричит "кукареку"
благим матом - значит, в Черкасске в этот момент солнышко садится.
И волы, только закричит петух, останавливались. Голова подходил к
хозяйскому возу - дышал хозяину в лицо. Волы ложились кругом. Жевали.
Хозяин награждал Голову куском хлеба с солью. Доставал с воза большую
плетеную бутыль, хлеб, сало. Луковку чесночную хлопцы достанут, корочку
чесноком потрут - тоже хорошо. Потом запоют. Очень хорошо пели, и всё:
"Гей! Гей!" - не наша песня. Споют куплет и помолчат - чего-то думают,
потом еще куплет и опять - с перерывом.
А я лежу под возом, слушаю песни и думаю: "Хорошо бы нашему хозяину
вместо петуха в Питере себе часы купить. Да оно и мне бы самому неплохо
вернуться домой с часами. Девушки с ума сойдут. Да, впрочем, где уж
мне!.." Пощупаю в рубахе свои три рубля - и о часах мечты долой.
О Питере раздумывать начинаю: какая это - торцовая мостовая? Как это
пушка в полдень палит?
И про чугунку думаю, про "пароходы" эти самые. Слыхал я, будто
кое-где в народе говорили, что в "пароходах" действует нечистая сила. Нас,
ямщиков, не черти в чугунке пугали, а слух, что, попытав счастья на первой
чугунке, будут строить дорогу от Питера до Москвы. Что тогда делать
ямщикам? Что делать возчикам? Беда! Лежу так, мечтаю - да и засну. Вдруг
наши часы: "Кукареку!"
- Гей! Вставай, Гриц! В Черкасске солнце всходит.