"Владимир Григорьев. По законам неточных наук (Авт.сб. "Рог изобилия")" - читать интересную книгу автора

арсенала современного лабораторного оборудования и отпускал обратно.
Меченые образцы он крутил на быстрых центрифугах, вводил в радиоактивные
лучи, помещал в атмосферу ядохимикатов и так далее. Его особо интересовал
вопрос, в какую сторону пойдет развитие участков колонии, где поселялись
меченые и отпущенные на волю образцы.
Он брал нужные особи пачками, обрабатывал соответствующим образом и
пачками отпускал обратно.
И что же? Не успевали меченые экземпляры оказаться в своем обществе,
как к ним подтаскивали какое-то полупрозрачное пятно, цепочка меченых
медленно сквозила через него, и все следы действия лабораторного арсенала
как рукой снимало.
Что мог поделать человек в условиях вольного или невольного, но столь
упорного сопротивления? Другой бы на месте Изюмова махнул рукой: живите!
Но профессор уже вошел во вкус единоборства, начатое требовало
продолжения.
- Наука требует жертв, - сказал он однажды, на цыпочках подбираясь к
ведру. Его правая рука сжимала ситечко для отлова образцов.
Да, он решил обезглавить стихийное движение сопротивления, разом изъяв
из ведра самых ярких представителей им же взращенной фауны и флоры.
Экономичными, отточенными за годы практики движениями он быстро осуществил
план, и сверхтонкий скальпель уже готов был войти в розовое тело первого
светляка, но тут произошло непредвиденное. Зашипев, свежеотловленный
образец ярко, как лампочка на последнем накале, вспыхнул, и вслед за ним
рванули остальные образцы. Едкий дымок коснулся ноздрей Изюмова. От
великолепной, лучшей подборки светляков первой величины остались одни лишь
тлеющие лохмотья.
Профессор испуганно обернулся к ведру. Почти слившееся с темнотой, оно
стояло на прежнем месте, притушив огни до последнего. В его обманчивом
спокойствии мнилось что-то угрожающее, карающее. Нервы профессора сдали,
он вытер влажный лоб и, шумно задышав, шагнул к окну.
Далеко внизу, на тротуарах улицы, толпился вечерний народ - влекомые по
своим траекториям точки. Там, на днище городского парникового лета, -
мужчины, женщины, дети, продавцы мороженого, разносчики газет, пьющие
газировку хозяйки с сумками, холостяки с пакетами в руках, рвущиеся на
недозволенные сеансы подростки - с высоты профессорского этажа они теряли
различия, точки, следующие по своим делам. Вон вспыхнул, замерцал огонек -
кто-то сунул в рот сигарету, вон еще зачадил огонек, ни дать ни взять
профессорская коллекция, зажигающая вечерние огни. Изюмов даже вздрогнул
от этого сравнения. Он инстинктивно обернулся назад. Внутри ведра сиял
тонкий пурпурный жгут: это амебы собрались в единую цепь, выписав литую,
как вывеска крендельной, надпись:
"Немедленно покиньте помещение! Вы надоели!"
Первое, что бросилось в глаза Изюмову, когда на следующий вечер он
отворил дверь лаборатории, - настежь распахнутое окно. Ведро, опрокинутое
набок, лежало на подоконнике. Оно печально звенело под слабым напором
косых струек дождя. Профессор бросился к подоконнику - да, все содержимое
уже пролилось в дождевую воронку под окном. Профессор тихо двинулся к
креслу. Он сдался.
В этот день Изюмова постигло еще одно разочарование. Лабораторный кот
Скальпель бесследно сбежал.