"Александр Степанович Грин. Кирпич и музыка" - читать интересную книгу автора

Идите, любезный, с богом.
- Это вы - на фортупьяне? - набрался смелости Евстигней. - Очень,
значит, - того... Я... проходя мимо...
Женщина пристально смотрела, с тревожным любопытством разглядывая
огромную, всклокоченную фигуру, как смотрят на интересное, но противное
насекомое. Потом у нее дрогнули губы, улыбнулись глаза, запрыгал подбородок
и вдруг, откинув голову, она залилась звонким, неудержимым хохотом.
Евстигней смотрел на нее, мигая растерянно и тупо, и неожиданно захохотал
сам, радуясь неизвестно чему. От смеха заухал и насторожился мрак. Было
сыро и холодно.
Она перестала смеяться, все еще вздрагивая губами, перестал смеяться и
Евстигней, не сводя глаз с ее темной, тонкой фигуры. Женщина поправила
волосы и сказала:
- Так, как же... Проходя мимо?
- То есть, - Евстигней развел руками, - я, значит, - шел... Слышу
это...
- Ступай, любезный, - сказала женщина. - Ночью нельзя шляться...
Евстигней замолчал и переступил с ноги на ногу. Окно захлопнулось. Он
постоял еще немного, разглядывая большой новый дом "француза" Ивана
Иваныча, и пошел спать, а дорогой видел светлые комнаты, освещенную траву,
и думал, что лучше всего будет, если он испортит татарину его новый
жестяной чайник. Потом вспомнил музыку и остановился: показалось, что
где-то далеко, в самой глубине леса - поет и звенит. Он прислушался, но все
было темно, сыро и тихо. Слабо шурша, падали шишки, вздыхая, шумел лес.


V

Следующий день был воскресный. Когда наступало воскресенье или еще
что-нибудь, Евстигней надевал сапоги, вместо лаптей, шел в село и
напивался. Пьяному ему всегда было сперва ужасно приятно и весело, жизнь
казалась легкой и молодцеватой, а потом делалось грустно, тошнило и
хотелось или спать, или драться.
Жар спадал, но воздух был еще ярок, душен и зноен. С утра Евстигней
успел побывать везде: в церкви, откуда, потолкавшись минут десять среди
поддевок, плисовых штанов и красных бабьих платков, вышел, задремавший и
оглушенный ладаном, у забойщиков с соседнего прииска, где шла игра в короли
и шестьдесят шесть, и, наконец, в лавке, где долго разглядывал товары,
купив, неизвестно зачем, фунт засохших, крашеных пряников. Скука одолевала
его. Послонявшись еще по улицам и запылив добела свои тяжелые подкованные
сапоги, Евстигней пошел в трактир, лениво переругиваясь по дороге с девками
и заводскими парнями, сидевшими на лавочках. Он был уже достаточно пьян, но
держался еще бодро и уверенно, стараясь равномерно ступать свинцовыми,
непослушными ногами. Рубаха его промокла до нитки горячим клейким потом и
липла к спине, раздражая тело. Пот катился и по лицу, горящему, красному,
мешаясь с грязью. Добравшись до трактира, Евстигней облегченно вздохнул и
отворил дверь.
Здесь было сумрачно, пахло пивом и кислой капустой. У стен за
маленькими, грязными столами сидели посетители, пили, ели, целовались,
стучали и быстрыми, возбужденными голосами разговаривали наперерыв, не