"Александр Грин. ПСС, Том 1. Рассказы 1907-1912" - читать интересную книгу автора

предположить, что он в той или иной степени списан с натуры. На своем
непосредственном опыте познал Грин безрадостное житье-бытье рабочей казармы,
сидел в тюрьмах, по месяцам не получая весточки с воли ("На досуге"), ему
были знакомы перипетии "таинственной романтической жизни" подполья, как это
изображено в рассказах "Марат", "Подземное", "В Италию", "Карантин"...
Такого произведения, которое бы называлось "Шапкой-невидимкой", в сборнике
нет. Но заглавие это выбрано, разумеется, не случайно. В большей части
рассказов изображены "нелегалы", живущие, на взгляд автора, как бы под
шапкой-невидимкой. Отсюда название сборника. Сказочное заглавие на обложке
книжки, где жизнь показана совсем не в сказочных поворотах... Это очень
показательный для раннего Грина штрих...
Конечно же, впечатления бытия ложились у Грина на бумагу не
натуралистически, конечно же, они преображались его художественной
фантазией. Уже в первых его сугубо "прозаических", бытовых вещах прорастают
зерна романтики, появляются люди с огоньком мечты. В том же кудластом,
ожесточившемся Евстигнее разглядел писатель этот романтический огонек. Его
зажигает в душе галаха музыка. Образ романтического героя рассказа "Марат",
открывающего "Шапку-невидимку", был, несомненно, подсказан писателю
обстоятельствами известного "каляевского дела". Слова Ивана Каляева,
объяснявшего судьям, почему он в первый раз не бросил бомбу в карету
московского губернатора (там сидели женщина и дети), почти дословно
повторяет герой гриновского рассказа. Произведений, написанных в
романтико-реалистическом ключе, в которых действие происходит в российских
столицах или в каком-нибудь окуровском уезде, у Грина немало, не на один
том. И, пойди Грин по этому, уже изведанному пути, из него, безусловно,
выработался бы отличный бытописатель. Только тогда Грин не был бы Грином,
писателем оригинальнейшего склада, каким мы знаем его теперь.
Ходовая формула "Писатель N занимает особое место в литературе"
изобретена в незапамятные времена. Но она могла бы быть вновь открыта во
времена гриновские. И это был бы как раз тот случай, когда стандартная
фраза, серый штамп наливаются жизненными соками, находят свой первозданный
облик, обретают свой истинный смысл. Потому что Александр Грин занимает в
русской литературе подлинно свое, особое место. Нельзя вспомнить
сколько-нибудь схожего с ним писателя (ни русского, ни зарубежного).
Впрочем, дореволюционные критики, а позже и рапповские упорно сравнивали
Грина с Эдгаром По, американским романтиком XIX века, автором популярной в
пору гриновской юности поэмы "Ворон", каждая строфа которой заканчивается
безысходным "Nevermore!" ("Никогда!").
Юный Грин знал наизусть не только "Ворона". По свидетельству
современников, Эдгар По был его любимым писателем. Фантазию юного мечтателя
возбуждали произведения автора "Ворона" и его биография. В ней видел Грин
черты своей жизни, черты своей горькой, бесприютной юности в "страшном мире"
старой, царской России, черты борения своей мечты с жестокой
действительностью. Широкой и громкой была тогда популярность Э.По.
Стихотворения и "страшные новеллы" американского фантаста в то время
переводились и печатались во множестве. Их высоко ценили такие разные
писатели, как А.Блок и А.Куприн. Стихи Блока, посвященные "безумному Эдгару"
("Осенний вечер был. Под звук дождя стеклянный..."), не сходили с уст
литературной молодежи. Куприн говорил, что "Конан Дойл, заполонивший весь
земной шар детективными рассказами, все-таки умещается вместе со своим