"Евгений Валерьевич Гришковец. Михалыч..." - читать интересную книгу автора

А где можно было тогда заработать за два месяца денег человеку, который
никакой рабочей специальности не имел и ничего толком не умел делать? Я
действительно ничего толком делать не умел. На службе мне, как и всем,
приходилось много и трудно чем-то заниматься. Много и помногу часов. Но на
воинской службе мы всё-таки ничего определённого и осмысленного не делали.
Мы всё время чего-то подделывали. То есть, не красили, а подкрашивали, не
строили, а подстраивали, не ремонтировали, а под... Подделывали, в общем.
Работы, мне казалось, я не боялся никакой. Коллектив, мне казалось,
никакой не страшен. И я даже хотел влиться в некий трудовой коллектив и
поработать, делая что-то простое, понятное, очевидное и созидательное, чтобы
виден был результат труда в чём-то мною построенном и в виде денег, которые
мне за это заплатят. И я, не помню как, да это и неважно, устроился в
бригаду сезонных рабочих, их тогда называли "шабашники", и поехал в
маленький районный центр родной кемеровской области, ремонтировать и строить
сельскохозяйственные постройки. Взяли меня разнорабочим, то есть, просто
взяли. Зарплату пообещали не большую, но и не маленькую. Работа должна была
быть сдельная: сделали - получили. По всем моим расчётам, на дорогу и на
разные радости у Чёрного моря должно было хватить.
Перед тем, как поехать на работу, я даже фантазировал, как мы будем
вставать с петухами в деревне, умываться у колодца из ведра. Как будем,
неким мужским сплочённым трудом коллективом, весело шутить за умыванием,
потом завтракать и отправляться на работу. Я представлял себе усталые
вечерние мужицкие, немногословные разговоры и посиделки после работы перед
сном. Представлял себе перекуры... Вот только работу я себе никак не
представлял.
Понятное дело, что всё оказалось совсем не так.
В назначенный день и в назначенное время и место я явился. Там, возле
старого автобуса топтались или сидели на корточках и курили человек
пятнадцать мрачных, закопченных и очень понятных мужиков. Между собой они
почти не говорили, так бурчали чего-то. Мы доехали почти в полной тишине до
городка с названием Яшкино, а оттуда меня направили в село с названием,
которое я не могу назвать ни трогательным, ни забавным. В село Пача. Меня
туда направили вместе с ещё одним парнем моего возраста, который был очень
бледный, на руках его синели наколки (татуировки), а шея была замотана не
очень свежим бинтом. Он явно вернулся не с военной службы. Как его звали, я
не помню. Поговорить нам не пришлось, он не хотел, да и я не рвался с ним
разговаривать. Нам объяснили, как добраться до Пачи и куда нам пойти, мы это
и сделали. Моему спутнику по дороге стало явно плохо. Как только мы
добрались до места, а добрались мы к вечеру, выяснилось, что на шее у него
страшный фурункул, у него высокая температура, и его увезли куда-то в
больницу. Больше я его не видел.
А меня отвели к зданию сельской школы, уже закрытой на летние каникулы.
В этой школе я должен был жить, там и встретил меня Михалыч.
Тётка, которая меня сопровождала, завела меня в какую-то комнату, в
которой, наверное, в обычное время сидел вахтер или сторож школы.
- Вот, Михалыч, тебе помощник из города. Принимай, - сказала она.
В маленькой комнатке с зарешеченным и ничем не завешанным крошечным
окошком, спиной к нам, на табуретке, сидел мужичок. Перед ним на покрытом
газетой столике стояла стеклянная литровая банка с водой, в банке гудел
кипятильник. На столе ещё было много всякой всячины: остатки какой-то еды,