"Джон Гришем. Покрашенный дом" - читать интересную книгу автора

и пытаясь найти убежище от дождя в своей протекающей палатке.
Дождь налетал волнами, как будто беря реванш за две недели сухой
погоды. Вокруг веранды клубилось марево, как туман, а наша жестяная крыша
стонала под струями.
Бабка всегда тщательно выбирала момент, чтобы поговорить со мной.
Иногда, обычно раз в неделю, она брала меня с собой на прогулку или
поджидала меня на веранде, лишь бы оказаться со мной вдвоем. Поскольку она
целых тридцать два года была замужем за Паппи, то хорошо изучила искусство
молчания. И могла подолгу гулять или качаться в качалке, не произнося почти
ни слова.
- Как кофе? - спросила она. Я едва ее расслышал из-за грозы.
- Отлично, ба, - ответил я.
- Чего хочешь на завтрак?
- Горячих хлебцев.
- Ну тогда я сейчас их напеку.
По воскресеньям мы обычно никогда никуда не торопились. Спали дольше,
хотя сегодня нас рано разбудил дождь. А на завтрак забывали про привычные
яичницу и ветчину, а просто как-то перебивались на хлебцах с патокой. И
работы в кухне было поменьше. В конце концов, это ведь день отдыха.
Качалка тихонько раскачивалась, ее ржавые цепи мягко поскрипывали над
головой. Над дорогой ударила молния, где-то в стороне фермы Джетеров.
- Мне нынче сон про Рики приснился, - сказала Бабка.
- Хороший?
- Да, очень хороший. Что война вдруг кончилась, но нам забыли об этом
сказать. И однажды вечером сидим это мы тут, на веранде, слушаем радио - и
вдруг видим, что по дороге к нам бежит какой-то человек. И это Рики. Он в
своей армейской форме и кричит, что война кончилась.
- Хорошо бы и мне такой сон приснился! - заявил я.
- Думаю, это Господь нам что-то хотел сообщить.
- Что Рики возвращается?
- Да. Может, не прямо сейчас, но что война скоро кончится. И я однажды
погляжу на дорогу и увижу, что он уже идет через двор.
Я посмотрел на наш двор. На нем образовывались лужи и потоки, которые
бежали в сторону Спруилов. Травы уже почти не было, а ветер срывал первые
желтые листья с дубов.
- Я каждый вечер молюсь за Рики, ба, - сказал я гордо.
- Я молюсь за него ежечасно, - сказала она, и я заметил, что глаза у
нее влажные.
Мы качались и смотрели на дождь. Когда я думал о Рики, он редко
представлялся мне в виде солдата в военной форме, с винтовкой, под огнем,
перебегающим от одного укрытия к другому.
Скорее, я думал о нем, как о лучшем своем друге, моем дяде, который был
мне больше братом, приятелем, с которым мы рыбачили и играли в бейсбол. Ему
ведь было всего девятнадцать, и он представлялся мне и молодым, и старым
одновременно.
Вскоре появилась мама. Субботнее мытье для меня обычно сопровождалось
воскресным отскребыванием. Это был быстрый, но жестокий ритуал, когда эти
две одержимые женщины отскребывали от грязи мою шею и уши.
- Ты готов? - спросила мама. И я почувствовал, что шея и уши уже болят.
Я пошел за Бабкой на кухню, чтобы налить себе еще кофе. Паппи уже сидел