"Я.И.Гройсман, Г.П.Корнилова. Встречи в зале ожидания: воспоминания о Булате Окуджаве " - читать интересную книгу автора

С легкой руки Венгерова песни Булата стали распространяться среди
ленинградской интеллигенции, сначала по линии киношников, которые, приходя в
дом Венгерова, эти песни переписывали, потом в театральных кругах. Его песни
зазвучали в доме Товстоногова. Да, действительно, композиторы к ним
проявляли меньший интерес, потому что это народ такой... консервативный. Я
не припомню ни одного ленинградского композитора, который тогда, в конце
50-х - начале 60-х, интересовался бы и знал творчество Окуджавы. А вот в
ленинградском ВТО у него вечера проходили. Туда приходили мой большой друг,
выдающийся режиссер Николай Павлович Акимов, ведущие артисты театров. Булат
становился очень известным человеком. "Широко известным в узких кругах" -
так это можно назвать. Но постепенно круги эти расширялись. Шли волны, по
которым распространялась его популярность. И вроде ничего "криминального" не
было в его песнях и выступлениях. Никакой "антисоветчины". Он никогда не
высказывался в своих стихах так, как это делал, к примеру, Саша Галич. А тот
уже тогда отличался резкостью. Я бы даже сказал: "антисоветской"
направленностью своих стихов - про "сталинских соколов",
девушку-милиционера... Интересны были песни молодого тогда Гены Шпаликова,
известного своим сценарием фильма "Я шагаю по Москве". И вот в такой среде
начинали боготворить Булата. Его песни проникали в души и расправляли их.
Думаю, уже тогда наши доблестные органы, бдящие, так сказать, за нашей
нравственностью, заинтересовались Булатом.
А вскоре у нас с Булатом произошло и очное знакомство. Он меня
буквально покорил: у него был безупречный вкус во всем, что он делал. А в
общении он был очень прост, даже как будто застенчив. Сутулился... Как и я,
не носил никогда галстуков. Ходил всегда в какой-то скромной,
непритязательной одежде. Но этот тихий, немногословный, мягкий внешне
человек, как потом выяснилось, мог быть очень твердым. Но - никакого
пижонизма в поведении. Тот же Саша Галич, например, как бы отличался
апломбом: барственный красавец, представитель "золотой" московской молодежи.
А Булат - нет. И даже когда слава его уже росла снежным комом и стала не
только российской, а мировой, он не менялся ни в поведении, ни в характере.
Когда он приезжал ко мне, никаких особенных застолий не было. Что он любил
есть? Ел всё, что только стояло на столе. У меня тогда была домработница,
которая не отличалась большим искусством кухневарения, Марья Кирилловна.
Нет, он любил вкусно поесть, любил... К вину относился спокойно...

***

Нас связывала общность судеб: мы оба потеряли отцов - их расстреляли.
Но у него это произошло более жестоко. Я недавно перечитывал в журнале
"Вопросы истории" материалы печально знаменитого февральско-мартовского
37-го года пленума: там часто вспоминаются имена братьев Окуджава - это были
братья его отца, занимавшие видные посты в партии и приговоренные уже
Сталиным. Их всех потом расстреляли... Когда арестовали отца, а потом и
мать, Ашхен Степановну, Булату было тринадцать лет, он на год младше меня.
Когда умирает человек, - это страшная трагедия, но это природа и с этим так
или иначе свыкаешься. Но когда искусственно отторгают от тебя отца...
Конечно, мы уже тогда что-то понимали и мучились страшно. Тем более
доходили глухие слухи о пытках. Позднее узнали, что моему отцу не давали
спать, 72 часа подряд он стоял - пытка бессонницей. Его не били, но к концу