"Ольга Громыко. Грань - 2" - читать интересную книгу автора

- Как же, ненадолго... - Проворчал Еловит. - Опять придется впотьмах
хворостину выламывать, посиделки ихние разгонять. Беда с этими девками -
корми их до поясной косы, а потом уйдут со двора и не оглянутся.
- Неправда, батюшка, я с тобой насовсем останусь! - Пискнула малышка,
путаясь под ногами.
Мельник шутливо дернул за коротенькую встопорщенную косичку.
- Посмотрим, эк ты запоешь, когда косища до колен вытянется. Возьмет
тебя добрый молодец за косу и сведет со двора, как Жучку за сворку.
- А я возьму да обрежу!
- Попробуй только! - Пригрозил отец. - Не режь косы, не позорь моих
седин - девка без косы, что мужик без... носа.
Ивор усмехнулся, отлично понимая, какого носа недостает у мужика. Детей
у Еловита, как нарочно, три девки, и женихи во двор не больно спешат.
Старшая уже в перестарках значится, девятнадцатый годок пошел, средняя
только-только в пору входит, а младшей на Семуху [19] семь лет сравнялось.
Красивые девки, все русоволосые, зеленоглазые, как водяницы, а уж языкатые -
не приведи боги. Вестимо, отцовы баловницы. Женихи, поди, не столько
кумовства с Водяным чураются, сколь шуток да насмешек красоток злоязыких.
Только справного парня Водяным не отпугнешь, острым словцом не отвадишь -
найдет-таки коса на камень, сыщутся смельчаки, перешутят-перебалагурят
добрые молодцы обеих старшеньких. Глядишь - стыдливо опустятся долу зеленые
глаза, замкнутся дерзкие уста, вспыхнут румянцем щечки, а вскорости рыжие
кони примчат к мельнице изукрашенную повозку, и не уйдут сваты, как прежде
бывало, с тыквой во весь обхват...
Младшая дочь, Радушка, о своих женихах еще и не помышляла, помогала
только гонять сестриных - то "нечаянно" щи им на праздничную рубашку
вывернет, то кошку царапучую в руки сунет: "Подержи Мурку, дяденька!", а то,
сестрой подученная, торчит рядом с ней в горнице, как приклеенная - не дает
горе-жениху к устам сахарным прильнуть, слово главное молвить, да еще
грозится "батюшке сказать". Не скажешь по ней, проказнице, что родилась
Радушка слабенькой, писклявой, а после смерти матери и вовсе зачахла, как
веточка надломленная. Носил ее отец по ведуньям-шептухам, те что только не
делали: и осинку молодую клиньями надвое разнимали, дитя через раскол
проносили, приговаривали: "Подите, сухоты, в чистое поле, грызите горькую
осинку, самую вершинку", и водой сквозь решето на темечко прыскали, и к
печке пяточками прикладывали, и дымом орешниковым дышать давали - ничего не
помогало.
А в черную ночь на изломе зимы Радушка умолкла и засобиралась на тот
свет.
Говорили про ведьмаря - будто берет он себе душу человеческую и черпает
из нее силу, пока не исчезнет душа бесследно, а в теле больного поселяет
злого духа. Тот дух, как оклемается, сей же час людям вредить начинает:
порчу на скот наводит, родичей промеж собой ссорит, воду в колодцах мутит,
бури да засухи засылает.
Да только меньше всего думал о злых духах ослепленный горем отец,
холодной зимней ночью нахлестывающий спотыкающегося в темноте коня!
Конь-таки повалился, подвернул ногу - версты не добежал. Полетел мельник
головой в сугроб, да не шею берег - ребенка, на груди под тулупом
спрятанного. Подхватился с колен, даже шапку оброненную подбирать не стал,
так и побежал дальше, простоволосый, обжигая горло морозом. Закричал