"Иржи Грошек. Реставрация обеда " - читать интересную книгу автора

времени года, открывая глаза, я радовался пробуждению природы и надеялся на
лучшее. Приподнимаясь, я сталкивался с действительностью - у меня с
похмелья кружилась голова, а "благая весть" по поводу климатических перемен
на поверку оказывалась ложью. Иногда за окном я заставал позднюю осень,
иногда - лето, весны же там не было никогда. Одно предчувствие. И неизменно
"благая весть" о скором спасении от черно-белой жизни. Можно было
расценивать эту "весну" как субтитры, как немой укор. Как утренний
подзатыльник Господа. Так я и расценивал. Время от времени бунтовал и
мракобесил - целился в вывеску из пневматического пистолета. Но каждый раз
отступал, думая, что с таким же успехом я могу плевать в небо, обвиняя
Всевышнего только по одному пункту. Своего появления на свет.
Некое обстоятельство меня утешало - что Бог помогает дуракам и
пьяницам. А все остальные вынуждены барахтаться самостоятельно. И если я
никак не могу до Него дозвониться - значит, надежда у меня есть. "С вами
разговаривает автоответчик - оставьте сообщение после длинного гудка!" Я
этого "длинного гудка" боялся как божья тварь. Мне чудились трубы заводов,
слышался длинный гудок и виделись бархатные подушечки, которые несли
огорченные сограждане. Непосредственно перед моим катафалком. Может быть, я
много о себе воображал, но вешал трубку, не дождавшись гудка, и сообщений
поэтому никогда не оставлял. Так, постою перед всеми иконами и ни о чем не
прошу. Потому, что - нечего нести на моих подушечках. Да и подушечек у меня
нет. Кое-какие жизненные наброски и один неоконченный роман.
Эти замызганные листы бумаги, распечатанные на принтере, я вытаскивал
на свет всякий раз, когда хотел реабилитироваться. Мол, пьет писатель, но
меру знает. Сейчас он сделает пару лишних глотков и завалится спать, чтобы
утром со свежими силами - окончить свой роман. Естественный
производственный процесс, а не беспробудное пьянство. Уже послезавтра эти
листки окажутся на столе у редактора, который будет восторгаться и хлопать
от удивления в ладоши - "и откуда только берутся такие талантливые авторы?
Неужто рождаются? Немедленно - в печать, в свет, в читателя!!!" То есть уже
на следующей неделе мне выплатят баснословный гонорар, и можно будет
"спрыснуть" это событие...
Хороший писатель - мертвый писатель, то есть классик. Потому что он не
вредит окружающим своими сексуальными порывами. Не интригует с дамами, не
декламирует своих произведений, не катается на такси в пьяном виде по
Праге. Отчего: женщины зазря не беременеют; собаки не лают; а салоны такси
не пахнут ипподромом. Можно сказать, литературный процесс
приостанавливается в момент перехода современного писателя в загробный мир,
и читатели на какое-то время приобретают здоровый цвет лица. Ведь больше им
не надо вчитываться по ночам и разбираться - какая именно мысль давила
этому автору на гипофиз.
Хуже обстоят дела у здравствующих писателей. Они просто вынуждены
скандалить в общественных местах, привлекая к себе внимание, нецензурно
выражаться и кататься на такси в пьяном виде по Праге. Иначе они не будут
соответствовать своим произведениям. Образ писателя как труженика пера и
шланга чернил на современном этапе никому не нужен. Личность должна
заслонять книгу, слон - страуса, а для жены хватит и фразы: "Я пришел
подарить вам новую литературу", - чтобы она не спрашивала, откуда ты
действительно приперся в четыре часа утра. Кому это интересно - читать
романы примерного мужа и приблизительного семьянина? Жизнь настоящего