"Леонид Петрович Гроссман. Исповедь одного еврея " - читать интересную книгу автора

который, казалось, никакого отношения к первому не имеет, и также облепит
его разными вопросами, доказывая, что в нем нет ни логики, ни здравого
смысла. После этого он останавливается на третьем тексте, в котором найдет
массу противоречий и недоразумений, и т. д. Но вдруг, ссылаясь на какое-то
изречение Талмуда, он выскажет какой-то рогатый силлогизм, и смотришь, после
некоторого хитросплетения ума все тексты оказываются согласными между собою,
все противоречия исчезли, все вопросы разъяснены, и изречения Библии и
Талмуда воссияли в объяснении проповедника ярче солнца. Сопутствуемый
одобрительным шепотом аудитории (рукоплескания в молитвенных домах не
приняты), проповедник сходит с амвона, и все спешат выразить ему
благодарность и уважение пожатием руки.
Бывают проповедники, которые до того умеют наэлектризовать своих
слушателей, что доводят последних до рыдания и истерики, в особенности
женщин, которые впадают при этом в обморочное состояние, хотя девять десятых
из них не понимают премудрости проповедника. Эти проповедники отличаются в
особенности в дни поста и раскаяния между еврейским Новым годом и Судным
днем, когда религиозные евреи убеждены, что их судьба решается самим Иеговой
на небесах. Проповедник прибегает обыкновенно к следующему эффекту: он,
точно в экстазе, среди проповеди бросается к священному ковчегу, в котором
хранится писанное на пергаменте Пятикнижие Моисея, порывисто сдвигает
закрывающий его занавес и с рассчитанным пафосом и громким рыданием
открывает ковчег. В такой момент всех присутствующих охватывает какой-то
священный ужас, поднимается вопль, и все голоса сливаются в общее рыдание. В
эту минуту, я уверен (сужу по себе), все слушатели искренно раскаиваются в
вольных и невольных грехах, делаются временно нравственно чище, разумеется,
только до первого столкновения с окружающей гнетущей жизнью..."

VII

И наконец, наряду с музыкой и проповедью, действовала еще одна
притягательная сила, наиболее мощно выводившая из заколдованного круга
повседневных и тягостных впечатлений. Это была светская литература,
начинавшая в то время проникать сквозь крепкие стены гетто, к ужасу
приверженцев старины и предания. Вместе с первыми литературно-политическими
газетами на древнееврейском языке стали проникать в Россию и различные
брошюрки на всевозможные свободные темы. Стихи, рассказы, романы, биографии,
путешествия, общедоступные работы по астрономии, химии или физиологии,
наконец, переводные произведения вроде "Парижских тайн" Эжена Сю или
"Телемака" Фенелона - все, от естествознания до мифологии, - здесь впервые
излагалось на библейском языке. И если приверженцы старины открыли гонение
на эти еретические "книжонки", отвлекающие от изучения Талмуда, молодое
поколение радостно вырвалось из замкнутых оград национальной философии на
просторы общечеловеческих интересов.
К этой литературе страстно припал наш раввинский школяр, решаясь даже в
самой молельне читать под прикрытием священного фолианта "запрещенные
книжки". За это увлечение ему приходилось подчас получать побои, но это,
конечно, только разжигало в нем страсть к чтению свободной литературы в
ущерб штудированию талмудических текстов.
Эти книжки раскрыли новый мир и вселили первую неприязнь к Талмуду. "Ни
его юридическое, религиозное и легендарное содержание, ни хитросплетения его