"Василий Семенович Гроссман. Дорога" - читать интересную книгу автора

Джу рабского преклонения.
Справа шагал напарник, за спиной дребезжала телега и покрикивал ездовой,
перед глазами лежала дорога. Иногда казалось, ездовой - часть телеги, иногда
казалось, ездовой - основа, а телега при нем. Кнут? Что ж, и мухи в кровь
разъедали кончики ушей, но мухи были лишь мухами. Так и кнут. Так и ездовой.
Когда Джу начал ходить в упряжке, он тайно злобствовал на бессмысленность
длинного асфальта, - его нельзя было жевать, пить, а по обе стороны от
асфальта росла лиственная и травяная пища, вода стояла в озерах и лужах.
Главным врагом казался асфальт, но прошло немного времени, и Джу стали
более неприятны тяжесть телеги и вожжи, голос ездового.
Тогда Джу даже помирился с дорогой, мерещилось, что она освободит его от
телеги и ездового. Дорога шла в гору, дорога вилась среди апельсиновых
деревьев, а телега монотонно и неотступно погромыхивала за спиной, кожаная
шлея давила на грудные кости.
Нелепый труд, навязанный извне, вызывал желание лягать телегу, рвать
зубами постромки, и от дороги Джу теперь ничего не ждал и не хотел по ней
ступать. В его большой, пустынной голове все время возникали образы запаха и
вкуса пищи, туманные видения, волновавшие его: то запах кобылок, сочная
сладость листвы, тепло солнца после холодной ночи, то прохлада после
сицилийского зноя...
Утром он протискивал голову в шлею, налаженную ездовым, и грудь его
привычно ощущала прохладу мертвой глянцевитой кожи. Он теперь делал это так
же, как старик напарник, не откидывая голову, не скалясь, - шлея, телега,
дорога стали частью его жизни.
Все стало привычным, а значит, законным, связалось, превратилось в
естественность жизни: труд, асфальт, водопой, запах колесной мази, грохот
длиннохоботных, вонючих пушек, пахнущие табаком и кожей пальцы ездового,
вечернее ведерко кукурузных зерен, охапка колючего сена...
Случалось, однообразие нарушалось. Он испытал ужас, когда его, опутанного
веревками, кран перенес с берега на пароход, его затошнило, деревянная земля
уходила из-под копыт, и не хотелось есть. Потом был зной, превосходящий
итальянский, ему на голову надели соломенную шапочку, была упорная крутизна
абиссинских красных каменистых дорог, пальмы, до чьей листвы нельзя
дотянуться губами. Его очень удивила однажды обезьяна на дереве и очень
испугала большая змея на дороге. Дома были съедобны, он ел иногда
тростниковые стены и травяные крыши. Пушки стреляли часто, и часто горел
огонь. Когда обоз останавливался на темной опушке леса, он по ночам слышал
недобрые звуки, шорохи, некоторые звуки вызывали ужас, и Джу дрожал,
всхрапывал.
Потом его снова тошнило, и дощатая земля уходила из-под копыт, а кругом
была голубоватая равнина, и совершенно непонятно, хотя сам он мало двигался,
внезапно возникла конюшня, где рядом в стойле ночами тяжело дышал напарник.
А вскоре после дня, отмеченного музыкой и дрожащими руками ездового, вновь
не стало конюшни, возникла дощатая земля, стук, стук, стук, толчки и
скрежет, а затем тьма и теснота скрежещущего стойла сменились простором
равнины, не имевшей конца.
Над равниной стояла мягкая, серая, не итальянская и не африканская пыль, а
по дороге беспрерывно двигались в сторону восхода грузовики, тракторы, пушки
с длинными и короткими хоботами, шли колонны пеших ездовых.
Жизнь стала особо трудной, вся превратилась в движение, телега была всегда