"Василий Семенович Гроссман. Лось" - читать интересную книгу автора

тонкими талиями, с длинными рукавами и высокими черными воротничками,
длинноволосых студентов с пледами на плече. Александра Андреевна помнила их
имена, их печальные, благородные, всеми забытые судьбы - тот умер в ссылке
от туберкулеза, та утопилась в Енисее, та погибла, работая в Самарской
губернии во время холерной эпидемии, третья сошла с ума и умерла в тюремной
больнице.
Дмитрию Петровичу, инженеру-турбинщику, все эти дела казались
возвышенными, но не очень нужными. Он никак не мог запомнить двойные фамилии
народников - Иллич-Свитыч, Серно-Соловьевич, Петрашевский-Буташевич,
Дебагорий-Мокриевич... Он запутался в обилии имен - одних Михайловых было
трое: Адриан, Александр, Тимофей. Он путал чайковца Синегуба с народовольцем
Лизогубом...
Он не понимал, почему жена так огорчалась, когда во время их летней
поездки по Волге им встретился возле Васильсурска пароход, прежде
называвшийся "Софья Перовская", а после ремонта и новой окраски
переименованный в "Валерию Барсову", - ведь у Барсовой замечательный голос.
Когда-то, во время поездки в Киев, он сказал Александре Андреевне:
- Вот видишь, большущая аптека названа именем Желябова!
Она рассердилась, крикнула:
- Не аптеку, а Крещатик нужно назвать именем Желябова!
- Ну, Шурочка, это ты хватила, - сказал Дмитрий Петрович.
Ему был чужд аскетизм народовольцев, их почти религиозная одержимость.
Они ушли, их забыли новые поколения.
Дмитрий Петрович любил красивые вещи, вино, оперу, увлекался охотой. И в
пожилые годы он любил надеть модный костюм, хорошо подобрать и хорошо
повязать галстук.
Казалось, что Александре Андреевне, равнодушной к нарядам, дорогим вещам,
эти склонности мужа должны быть неприятны.
А ей все нравилось в нем, все его слабости и увлечения. Она делилась с ним
мыслями о восхищавшем ее времени, о трагической борьбе народовольцев.
И теперь, когда он лежал больной в постели, она рассказывала ему о своих
огорчениях.
- Знаешь, Митя, на собрании наша стажерка Зоя, очаровательное молодое
существо, раскритиковала меня - я ее перегружаю ненужной работой, связанной
с семидесятыми и восьмидесятыми годами...
Слушая жену, глядя, как розовеют от волнения ее щеки, Дмитрий Петрович
думал, что ведь она единственная неразрывно связана с ним мыслью, чувством,
постоянной заботой; остальные, даже дочь, лишь вспоминают, а не помнят.
Странно делалось при мысли, что в те минуты, когда Александра Андреевна,
увлекшись работой, перестает о нем думать, никто не помнит о нем, и даже
самая тоненькая ниточка не связывает его с людьми во всех городах и селах, в
поездах...
Он говорил об этом Александре Андреевне, и она возражала ему:
- Твои турбины, твой способ расчета прочности лопатки - все это
существует. Женя к тебе очень привязана, она редко пишет, но это ничего не
значит. А друзья разве забыли тебя? Из-за суматошной жизни устают очень, а
вспомни, сколько внимания оказывали тебе сослуживцы, когда ты слег...
- Да, да, да, да, Саша, - отвечал он и утомленно кивал головой.
Но и она понимала, что дело тут не только в мнительности больного
человека.