"Василий Семенович Гроссман. Лось" - читать интересную книгу автора

Конечно, друзьям его, людям уже пожилым, трудно ездить на службу в набитых
автобусах и троллейбусах, у них заботы, летняя дачная страда, служебные
неприятности. И все же ему больно, что старые друзья редко справлялись о
нем, а посещают его не ради живого интереса и даже не ради него, а для самих
себя, чтобы совесть не мучила.
Сослуживцы на первых порах, когда он заболел, привозили ему подарки:
цветы, конфеты, но вскоре перестали его посещать... Движение его болезни их
не интересовало, да и его перестала интересовать жизнь института.
Дочь, переехавшая после замужества в Куйбышев, раньше слала ему подробные
письма, а теперь пишет лишь матери. В своем последнем письме Женя писала в
постскриптуме: "Как папа, очевидно, без изменений?"
Дочь обижается на Александру Андреевну, ее сердит, что все свое время мать
тратит на ненужных семидесятников и народовольцев, а теперь еще и на него,
тоже забытого и ненужного.
Правда, почему Шура так привязана к нему? Может быть, это не только
любовь, но и чувство долга? Ведь когда ее высылали в двадцать девятом году,
он, обожавший Москву, бросил все - и любимую работу, и удобную комнату в
центре, и друзей, - поехал на три года в Семипалатинск, жил в деревянном
домике, служил на кирпичном заводишке.
Шура говорила: "Твои турбины, твои методы расчета живут" - и так далее.
Турбин его конструкции нет, это Шура хватила, а его методом расчета
прочности сейчас уже не пользуются, предложены новые.
Нельзя постоянно состоять в больных, надо либо выздороветь, либо
перечислиться в умершие. Даря ему конфеты, сослуживцы как бы говорили: "Мы
хотим помочь тебе преодолеть болезнь!" И когда его друг детства Афанасий
Михайлович - Афонька - рассказывал об охоте, он подразумевал: "Мы еще будем
с тобой, Митя, вместе ходить по лесам и болотам..." И дочь первые недели его
болезни верила, что отец поправится, приедет к ней летом на Волгу, будет
нянчить внука, поможет ее мужу инженерским советом и связями, десятками
способов коснется граней жизни... Но время шло, а в жизни Дмитрия Петровича
уж не случалось то, что бывало со здоровыми людьми, которые работали,
ухаживали за хорошенькими сослуживицами, спорили на совещаниях, получали
зарплату, поощрения и выговоры, танцевали на именинах у друзей, попадали под
дождь, забегали, идя с работы, выпить кружку пива...
Его занимало, будет ли принесено лекарство из аптеки в облатках или
порошках, придет ли делать укол приветливая сестра с легкими деликатными
пальцами или угрюмая, неряшливая, с холодными каменными руками и тупой
иглой, что покажет очередная электрокардиограмма... И то, что занимало
Дмитрия Петровича, не интересовало его друзей и сослуживцев.
В какой-то день и дочь, и сослуживцы, и друзья перестали верить в
выздоровление Дмитрия Петровича и потому потеряли к нему интерес. Раз
человек не может выздороветь, ему нужно умереть. Как жестоко! Для окружающих
смыслом существования безнадежно больного человека становилась одна лишь
смерть, она занимала здоровых людей, а жизнь обреченного больного уже никого
не занимала. Интересы безнадежно больного человека не могли совпасть с
интересами здоровых.
Его жизнь не могла вызвать никаких событий, действий, поступков - ни на
службе, ни среди охотников, ни среди друзей, привыкших с ним спорить, пить
водку, ни в жизни дочери. Но его смерть могла стать причиной некоторых
событий и изменений и даже столкновений страстей. Поэтому сведения о том,