"Василий Семенович Гроссман. В большом кольце" - читать интересную книгу автора

Весь вечер Варвара Семеновна молчала, и Маша мучилась оттого, что обидела
ее, и оттого, что у старухи было грустное лицо и никто не смотрел на нее и
не замечал ее обиды, только Маша смотрела и замечала, но Маша, конечно, не
решалась заговорить с ней.
Потом Маше стало казаться, что Варвара Семеновна смотрит на нее угрюмо,
злобно, очень ненавидит ее. Потом ей стало казаться, что ночью, когда в
палате все заснут, а дежурная потушит свет в коридоре, старуха со свисающими
седыми патлами, костистая, злая, подойдет к ней, приблизится к ее глазам
своими водяными глазами и спросит:
- Ты чего на меня оскаляешься? А?
И страх все силился - она была слабая, больная, разрезанная и зашитая и
совсем одна. Папу и маму не пускали к ней из-за вирусного гриппа.
Весь день она со страстным любопытством смотрела на необычных новых людей,
вслушивалась в новый для нее строй речи.
И сейчас ей показалось, что внезапно кто-то снял пластинку с
проигрывателя, и наступила тишина, и все то, что занимало ее, исчезло, и
осталось чужое, враждебное, чего она не замечала, увлеченная пластинкой.
Конечно, это было так интересно: странное, впервые услышанное слово, и вдруг
она разгадывала его, как приветливую вспышку света - круглая, смешная,
сверкающая ртуть.
Это была игра, и она весело и нетерпеливо ждала неожиданного слова
палатных собеседниц. Это была игра, и вот игра кончилась.
Она уже не прислушивалась к тому, что говорили старухи во время ужина, и к
тому, что говорили они, когда санитарки убирали мисочки и кружки; потушили
электричество, и остался лишь слабенький свет от лампочки над больничным
крыльцом.
Она не слышала, как Петровна сказала:
- Двух сыновей на фронте убили, сорок восемь лет у станка простояла. А
дочки меня знать не хотят, если в больнице не сдохну, одна путь - в
инвалидный дом.
Маша не слышала слов Варвары;
- Шутка, в инвалидный дом! Там, знаешь, питание больничное три раза в
день, сахар два кило в месяц, постеля с матрацами, одеяло полушерстяное. Ты,
как герой труда, сразу определишься, у тебя из пенсии вычитать будут, еще на
лимонные конфетки останется. А мне откуда взять? Работала, а куда деваться?
Мужик в тридцатом году пропал в Сибири, сын в плену без вести, зять меня в
родную избу дальше сеней не пускает. А ты, генеральша, жалуешься, я вот не
жалуюсь, чего мне жаловаться?
Никто в палате не слушал разговора старух, не только Маша, да и что
слушать было - старухи пели старую песню.
Женщины спали, Маша все не спала и плакала в темноте, ее маленькое сердце
тревожно билось. Вот, казалось ей, когда все уснули. Варвара Семеновна
сорвет на ней свою злость, она-то не спит.
Но и Варвара Семеновна спала. Старым людям горе не мешает заниматься
делом, спать, улыбаться, посмеиваться - таким привычным становится оно за
долгую - жизнь. Чем оно тяжелее, тем привычнее оно, и уж кажется, согнутая
спина только для того и согнута, чтобы удобнее нести тяжелую поклажу. Да оно
уж и не груз, оно и есть жизнь, и горе кажется старухе естественным, как
дыхание, как май и апрель.
А Маша не привыкла к горю, ей так хотелось домой, ей так невыносимо было в