"Василий Семенович Гроссман. В большом кольце" - читать интересную книгу автора

эту ночь без папы и мамы, среди бормотания, вскрикиваний и похрапываний,
среди дурных запахов.
Она мышцами, костями своими ощутила, что смерть отогнали от нее и у папы и
мамы не будет больше жалкого взгляда, так напугавшего ее.
И едва ее существо уверилось в этом, больничная палата стала ей
невыносима, а папа с мамой необходимы, и каждая минута, проведенная без них,
ошеломляла своей бессмысленностью".
Но она все же заснула и во сне вскрикивала жалобно, отчаянно, как выпавшая
из теплого гнезда на холодную лесную землю неразумная и неоперившаяся птица.
А привычная к горю Варвара Семеновна проснулась среди ночи и стала
раздумывать о том, как ее будут хоронить: наверное, не обмоют, не обрядят,
да и кому провожать... а профсоюзным собес двести рублей на похороны дает.
Вот Петровну похоронят, ну и правильно, Петровна всю жизнь на фабрике
работала; а ее не похоронят - свезут... Ну ладно, свезут ведь, не сволокут,
и эта все же утешительная мысль была ей приятна, как приятны людям апрель,
май, как утешительна была ей надежда на скорую небесную встречу с пропавшим
в Сибири мужем, ему бы семьдесят четвертый год пошел...
Маша жалобно вскрикивала, и Варвара Семеновна встревожилась - вот девочка
не спит, мучается.
- Не плачь, - сказала старуха, - я тебе про добрую лапшевницу сказку
расскажу.
Маша не отозвалась, и Варвара Семеновна была рада, - значит, девочка не
мучилась, а спала, да и никакой сказки про волшебницу старуха не знала, -
только казалось, что лапшевное имя это возникло оттого, что добрая женщина
из сказки сыплет бесплатно белую лапшу всем, кто ни попросит.

Маша снова дома. Слегка пошатываясь, бледная, серьезная, она вышла из
палаты в полутемную больничную прихожую навстречу папе и маме и заплакала от
счастья.
Ее везли домой в просторной машине Станислава Ивановича, она, не поджимая
ног, лежала на заднем сиденье. Она лежала, прикрытая своим любимым одеялом,
- оно поехало за ней в больницу, чтобы передать ей привет от десятков
привычных, славных вещей, вещиц, предметов, что радовались ее возвращению и
ждали ее. Оно пахло тем милым домашним запахом, который Маша всегда сразу же
ощущала, входя с улицы в родной дом.
Дома Машу раздели, уложили в постель.
Ей казалось, что она сразу же забудет о палате, о скрипучих подушках, о
жестяных мисочках. Но оказалось - не так. Только о палате она и говорила.
Привычные ей ложечки, чашки, картины, книги смущенно молчали, а Маша
рассказывала.
Она в лицах показала историю об убиенной студентке, как Петровна сообщила
о воскресшем поросенке.
- Что за слова, прелесть, краски, какая разительная точность! - говорил
папа. - Все запишу, право же!
И выпуклые глаза его блестели радостно, возбужденно, так, как блестели
они, когда он слушал музыку.
Потом пришел Владимир Иванович Барабанов с женой навестить Машу, и папа
попросил ее снова спеть Клавину песню, рассказать об угрюмой Варваре,
крикнувшей Маше: "Ты чего оскаляешься?"
Маша рассказывала, то басила, то говорила умильно, как Тихоновна, и все