"Василий Семенович Гроссман. Треблинский ад" - читать интересную книгу автора

гимнастикой, ревниво следили за своим здоровьем, пили по утрам молоко, очень
заботились о своих бытовых удобствах, устраивали вокруг своих жилищ
палисадники, пышные клумбы, беседки. Они часто, по нескольку раз в год,
ездили в отпуск в Германию, так как начальство считало их "цех" весьма
вредным и заботливо оберегало их здоровье. Дома ходили они с гордо поднятой
головой и помалкивали о своей работе, не потому, что стыдились ее, а просто,
будучи дисциплинированными, не смели нарушить данной подписки и
торжественной клятвы. И когда они под руку с женами ходили по вечерам в кино
и громко хохотали, стучали подкованными сапогами, их трудно было отличить от
самых рядовых обывателей. Но это были скоты в величайшем смысле этого слова,
- эсэсовские скоты.
Лето 1943 года выдалось необычайно жарким в этих местах. Ни дождя, ни
облаков, ни ветра в течение многих недель. Работа по сожжению трупов
находилась в разгаре. Уже около шести месяцев день и ночь пылали печи, а
сожжено было немногим больше половины убитых.
Заключенные, работавшие на сожжении трупов, не выдерживали ужасных
нравственных и телесных мучений, ежедневно кончали самоубийством
пятнадцать-двадцать человек. Многие искали смерти, нарочно нарушая
дисциплинарные правила.
"Получить пулю - это был "люксус" (роскошь), - говорил мне коссувский
пекарь, бежавший из лагеря. Люди говорили, что быть обреченным в Треблинке
на жизнь во много раз страшней, чем быть обреченным на смерть.
Шлак и пепел вывозились за лагерную ограду. Мобилизованные немцами
крестьяне деревни Вулька нагружали пепел и шлак на подводы и высыпали его
вдоль дороги, ведущей мимо лагеря смерти к штрафному польскому лагерю.
Заключенные дети лопатами равномерно разбрасывали этот пепел по дороге.
Иногда они находили в пепле сплавленные золотые монеты, сплавленные золотые
коронки. Детей звали "дети с черной дороги". Дорога эта от пепла стала
черной, как траурная лента. Колеса машин как-то по-особенному шуршали по этой
дороге, и когда я ехал по ней, все время слышался из-под колес печальный
шелест, негромкий, словно робкая жалоба.
Эта черная траурная лента пепла, идущая среди лесов и полей от лагеря
смерти к польскому лагерю, была словно трагический символ страшной судьбы,
объединившей народы, попавшие под топор гитлеровской Германии.
Крестьяне возили пепел и шлак с весны 1943 года до лета 1944 года.
Ежедневно на работу выезжало двадцать подвод, и каждая из них нагружала по
шесть - восемь раз на день семь - восемь пудов пепла.
В песне "Треблинка", которую немцы заставляли петь восемьсот человек,
работавших на сожжении трупов, есть слова, где заключенных призывают к
покорности и послушанию; за это им обещается "маленькое, маленькое счастье),
которое мелькает на одну-одну минутку". И удивительное дело, в жизни
треблинского ада был действительно один счастливый день. Немцы, однако,
ошиблись: не покорность и послушание подарили этот день смертникам
Треблинки. Безумство смелых родило этот день. Терять им было нечего. Все они
были смертниками, каждый день их жизни был днем страданий и мук. Ни одного
из них, свидетелей страшных преступлений, немцы не пощадили бы, - всех их
ждала газовня; да их и отправляли туда после нескольких дней работы, заменяя
новыми из очередных партий. Лишь несколько десятков человек жили не дни и
часы, а недели и месяцы - квалифицированные мастера, плотники, каменщики,
обслуживавшие немцев, пекари, портные, парикмахеры. Они-то и создали комитет